Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу - [85]

(разночтения в понимании европейских правовых и политических терминов – таких как «конституция», «народ», «коренные законы», «традиции управления» и т. п.), но и в значительной мере тесно связаны с историографическим (на первой стадии) и национальным (на второй стадии) «мифами о государстве», которые благодаря фенноманам[40] стали важными элементами национального сознания и автостереотипа финнов во второй половине столетия. Эти мифы, как убедительно показал современный финляндский историк Осмо Юссила, сложились на основании интерпретации речи Александра I на сейме в Порво (Борго) 1809 г. и его «обещаний»{780}. Исследователь определяет государственный миф как «теорию, созданную еще в 1850-х гг. на основе памфлетов И. Вассера и А. И. Арвидсона, в соответствии с которой Финляндское государство родилось или было создано на “сейме” в Порво 29 марта 1809 г. посредством двустороннего договора между императором Александром I и представителями финляндских сословий … Окончательно миф был сцементирован борьбой по вопросам права в так называемые “годы угнетения” […] Производным мифа о государстве является миф о конституции{781}», который основан на вере о том, что тот же император, а затем и его потомки «утвердили своим императорским обещанием в качестве “основных законов” и “конституции” […] густавианские[41] формы правления 1772 и 1789 гг.»{782}

Реконструкция истории формирования идей о независимости Финляндии, их идеологических и политических истоках и последствиях стала изучаться с новых позиций в 1970–80-е гг., ознаменовав разрыв с прежней полуторавековой историографической романтическо-патриотической традицией. Историки обратились к позициям обеих сторон финляндско-российских отношений, анализируя законодательный статус ВКФ и его место в национальной политике Империи с учетом взаимных предубеждений{783}, и за эти четыре десятилетия вопросу о восприятии российскими самодержцами органической части Империи с особым положением было уделено в финляндских трудах достаточно внимания. Попытка выявить личную позицию каждого из пяти императоров вернула в научный дискурс сведения и факты, касавшиеся пребывания в стране членов императорской семьи – с инспекционными поездками, военными смотрами, по пути в Западную Европу, на охоту и на отдых. Частная жизнь монархов, их восприятие финнов и Финляндии оказались не только значимой иллюстративной и популяризаторской частью научных монографий, но и важным элементом трактовки механизма принятия политических решений в отношении разных народов и регионов Империи. В последние 20 лет эти сюжеты привлекают пристальное внимание и российских историков – биографов династии, специалистов по национальной политике. Особой вехой стала канонизация последних Романовых, актуализировавшая интерес православных верующих к жизни и быту царской семьи, что способствует активному развитию религиозного туризма в Финляндии, где сохранилось немало памятных мест имперского периода. Новый всплеск интереса был связан и с 400-летием династии{784}.

Комплекс историй, повествований, высказываний, а также полный перечень всех географических объектов и происшествий, связанных с посещением императорами ВКФ, хорошо известен и документирован. Этим сюжетам посвящена книга Йормы и Пяйви Туоми-Никула, переведенная на русский язык{785} и являющаяся главным источником информации нашего исследования. Ее авторы подсчитали, что за столетие пятеро государей посетили Финляндию более восьмидесяти раз (34 раза с официальными визитами, 47 раз для отдыха) и пребывали в ней в общей сложности 751 день (большую часть времени – 568 дней – они отдыхали). Чаще всего ездили и дольше других (более полугода в сравнении с полуторамесячным в общей сложности пребыванием предшественников) находились в ВКФ два последних императора (260 и 366 дней соответственно), по числу официальных визитов (десять) и их длительности на первом месте – Александр III{786}.

Источниками сведений о путешествиях и посещениях самодержцами Финляндии послужили для авторов главным образом официальные отчеты, материалы финляндской и отчасти петербургской прессы, воспоминания очевидцев событий и в гораздо меньшей степени точно записанные высказывания монархов о стране и ее жителях. В целом можно говорить о том, что представленный в книге подробный перечень сюжетов и «случаев» фиксирует ряд отдельных так называемых «исторических анекдотов», содержащих «представления о представлениях». Главный акцент в них делается на реакции, впечатлениях, ремарках Романовых о Финляндии и на диалогах венценосных особ с финскими поданными. В целом все они образуют своеобразный «императорский дискурс о Финляндии», в котором очень важна именно устность, повествовательность запечатленных в памяти современников и потомков слов и поступков императоров. Даже зафиксированные на письме (например, в мемуарах членов свиты или на страницах газет), они остаются в исторической памяти лишь тогда, когда им дана определенная интерпретация, позволяющая вписать их в заданный образ, который складывается на первый взгляд «стихийно», однако соответствует принципам фольклоризации исторических анекдотов, их проникновения и бытования в массовом сознании. Без специального исследования трудно судить о том, в какой мере они отражали субъективное монаршее видение и восприятие, так же как и ответить на вопрос, стояла ли за ними продуманная позиция государя в отношении финнов или же перед нами каждый раз – конкретная бытовая ситуация с непосредственной реакцией на нее. Следует подчеркнуть, что именно коммуникативный аспект становится доминирующим в этом нарративе.