Роман века - [22]

Грязный нож вывалился у меня из рук. Вот, опять он начинает! Откуда мне знать, куда Басенька спрятала утюг? Он мне нигде не попадался, точно так же, как и швейные принадлежности. До сих пор я их не обнаружила. Почувствовала, что опять впадаю в панику, почувствовала, как во мне растет раздражение, на сей раз против несносной Басеньки, из-за которой приходится столько нервничать, и совершенно естественным раздраженным тоном ответила:

— Туда, куда положено. А если там нет, то в другом месте. Разуй глаза и поищи.

Муж явно собирался дать мне достойный ответ, но, похоже, ничего не придумал, пожал плечами и убрал голову из кухни.

Покончив с посудой, я занялась поисками утюга. Интересно, куда Басенька могла его сунуть? Не выбросила же, в самом деле, в окно, как однажды поступила с грязными тарелками. Но в любом случае, что бы она с ним ни сделала, я должна это знать, ибо Басенька — это я.

Муж, похоже, больше не собирался задавать мне глупые вопросы и взялся самостоятельно отыскать утюг, стараясь, чтобы я этого не заметила. Я, со своей стороны, старалась скрыть от него свои поиски. Мы энергично работали. Я в кухне, муж в прихожей. Перетряхивая в двадцатый раз все кухонные шкафчики, я вздрогнула от грохота, который раздался в прихожей. Оказалось, роясь в большом встроенном шкафу под лестницей, муж уронил пылесос и теперь стоял над его останками как живой памятник отчаянию и безнадежности. В одной руке он держал очки, другую запустил, по своему обыкновению, в шевелюру.

При виде меня он вздрогнул и попытался сделать вид, что ищет совсем не утюг.

— Ну, разумеется, — сказал он голосом, который наверняка считал ехидным. — Нигде не найдешь этого… как его… Нигде ничего не найдешь!

Я глядела на него во все глаза и совсем забыла, что надо тоже ответить что-нибудь поехиднее. Я вдруг четко осознала — он меня боится! Ведь это же ясно как день — он так же панически боится меня, как и я его. Ничего не понимаю. Ну я его боюсь, это понятно, я играю чужую роль. Но почему боится он?

Возможно, уже тогда я бы все поняла, если бы не проклятый утюг. Он мешал сосредоточиться. Во что бы то ни стало надо найти его, чтобы ничто не мешало думать. Муж из прихожей сбежал. Оставшись одна, я попыталась рассуждать, пользуясь дедуктивным методом, хотя сомневалась, что, пряча утюг, Басенька могла им руководствоваться. Где уж ей! Итак, утюг должен находиться там, где гладят. Там же должна быть и гладильная доска. Гладильная доска нигде мне не попадалась на глаза, а она, что тут говорить, побольше утюга, и спрятать ее труднее. Вряд ли хозяйка дома гладит сама, если есть домработница, правда? Домработница гладит, домработница гладит… Если не в кухне, то где? Всего вероятнее, в отведенном ей специальном помещении, то есть в своей комнате.

Гладильная доска и в самом деле стояла в комнате прислуги, в углу за шкафом. Рядом, на полочке, стоял и утюг. Я с трудом удержалась от того, чтобы не помчаться к мужу с радостной вестью.

А потом меня поразило следующее соображение: утюг находился там, где и должен быть, так почему же он не мог его найти? Не знает, что в доме есть домработница? Ну, допустим, раз есть домработница, сам никогда ничего не гладил, даже порток себе, эта сторона жизни его абсолютно не интересовала, допустим, утюг ему понадобился первый раз в жизни и он не имел понятия, где ему положено быть. Допустим. И что искал его в самых несуразных местах из-за сумасбродной Басеньки — тоже понятно. Не понятно только, почему делал это втайне от меня. Тут могут быть разные объяснения. Например, он занимается каким-нибудь нелегальным бизнесом, мошенничеством, злоупотреблениями, не знаю, чем еще, и очень не хочет, чтобы Басенька знала об этом. Вот и с Викторчаком не хотел говорить, пока я не выйду из комнаты. Или такой вариант: он прекрасно знает, что я — не Басенька, по каким-то своим соображениям не показывает мне этого, притворяется, что принял меня за Басеньку, а чужому человеку не желает открывать свои коммерческие тайны и боится, что я пойму, что он понял…

От всех этих сложностей голова у меня пошла кругом. Так недолго и свихнуться. Я окончательно запуталась в своих рассуждениях, но меня не покидало тревожное ощущение — что-то тут не так… Перед выходом на прогулку я наткнулась в холле на этого забитого, несчастного дуралея, и невольно в сердце закралась жалость.

— Ты, конечно, так и не нашел утюга? — презрительно спросила я. — Стоит на своем месте, в комнате прислуги, как тебе и говорили. Не знаю уж, где были твои глаза…

Дуралей мрачно взглянул на меня, кинул «Ну не видел!» и скрылся в кухне.

Домой я вернулась довольно поздно, никакие злые предчувствия не мутили мне душу. Мутили ее мысли о жене блондина моей мечты. Я третий раз встретила его в скверике, и во мне зародилась робкая мысль о том, что он с ней поссорился. Иначе зачем ему гулять в такую промозглую погоду по такому жалкому скверику?

Занятая своими мыслями, я почти механически открыла дверь, собираясь подняться к себе, но в холле меня поджидал муж. Вид его был ужасен — руки по-наполеоновски скрещены на груди, ноги широко расставлены, мрачный взгляд исподлобья выражал отчаянную решимость, а сквозь стиснутые зубы прорывалось странное, глухое урчание.