Роман с Постскриптумом - [3]
— Молодой человек, подойдите ко мне.
Он улыбнулся:
— Действительно, мы ведь не познакомились в театре. Меня зовут Алексей.
Я замерла.
Я с детства, с шести лет была влюблена в мужское имя Алеша. В то время вышел фильм Чухрая-отца «Баллада о солдате». И главную роль Алеши Скворцова исполнял красавец Владимир Ивашов, впоследствии муж Светланы Светличной, который позже сыграл роль Печорина.
И вот эта детская влюбленность в ласковое имя Алеша вылилась в детскую клятву: когда вырасту — мужем моим обязательно станет Алеша. Но надо же, ни разу в моей жизни не появлялся ни один Алеша. И тут вдруг на тебе! Этот — не очень красивый, без цветов — и вдруг Алеша!
Мы отправились пить кофе в «Чародейку» и не заметили, как быстро пролетело время. И мне, и ему надо было возвращаться на занятия. Мы договорились встретиться этим же вечером у памятника Гоголю в девятнадцать часов.
Судьбоносные 45 секунд
Как назло, этим вечером у меня была куча дел. Мне надо было съездить на «Мосфильм» отвезти фотографии. Я наконец-то встала там на актерский учет.
Одним словом, я катастрофически опаздывала на свидание, на которое мне очень хотелось прийти вовремя! Я протискивалась через идущих мне навстречу по Старому Арбату людей. Выскакивала едущим мне навстречу машинам и троллейбусам. Арбат тогда был не пешеходной зоной, а довольно оживленной двусторонней улицей.
Стрелки показывали без четверти восемь, когда я наконец подошла к памятнику Гоголя.
Алексей, в длинном бежевом плаще, на этот раз с цветами в руках, стоял ко мне спиной и смотрел на часы. Я подошла не с той стороны, с которой он меня ждал. И я видела его, почти готового уйти.
Как он потом мне рассказывал, он дал себе слово уйти, как только стрелка на больших круглых городских часах дойдет до без пятнадцати восемь. Я подбежала к нему именно в эти последние секунды.
— Я собирался уходить, — честно сказал он.
— Извини, я опоздала, но не хотела опаздывать, — тоже честно призналась я.
— Ты мне задолжала поцелуй.
— Может быть, когда-нибудь я долг отдам.
Я уже кокетничала и понимала, что он не обижается.
— Ты знаешь, у нас в училище скоро будет показ. Французский вечер. Я тебя приглашу. Я буду читать монолог Сабины из трагедии Корнеля «Гораций». «Je suis romaine, hйlas, puisquе Horace est romain, J’en аi recu ce titre En recеvant sa main»[1]. «Но мне б супружество жестоким рабством было, когда бы в Риме я о родине забыла», — продолжила я на русском языке.
— А что ты еще знаешь по-французски? — улыбаясь, спросил меня Алеша.
— Ну, вот тебе попроще:
В переводе этот детский стишок звучит так: «Адель больна, ее мама рядом, она печальна, она любит Адель». И возможно, этот стишок был бы простым, если бы его не декламировала я — студентка театрального вуза. Я читала торжественно и печально. И у меня получалось так, что Адель больна смертельно. И ее мама печальна оттого, что она знает, что ее дочь при смерти. И она любит ее всем своим скорбящим сердцем.
Таллин. Старый город. 1973 год. Он еще не догадывался, а я уже знала, что вскоре он будет моим мужем
Свою судьбу я встретила в театре. А где же еще?
Впрочем, слушая меня, мой будущий муж лишь забавлялся. Ему не было ни грустно, ни печально, и его совсем не завораживал мой французский!
— Ну ладно, — сказал он весело. — Я тебе тоже почитаю французские стихи и свои переводы.
И он начал с Поля Элюара.
Я мгновенно поняла, что его французский — это не наш французский. Так ученик музыкальной школы моментально распознает игру профессионала. Так восхищенно замирают мальчишки, если с ними на футбольном поле вдруг на минутку окажется мастер.
Я влюбилась сразу — во все, но главное в то, что он был не такой, как все молодые люди вокруг меня. И моей главной задачей стало не показать, скрыть свою моментальную влюбленность.
Но мне был брошен вызов. На его безупречный французский, привезенный из Парижа, где он почти шесть лет прожил с родителями, я решила ответить песней.
— Да, мой французский хуже, — сказала я. — Но, во-первых, я не претендую на то, чтобы быть музыкой. Да и ты не платил деньги, чтобы сидеть в первом ряду. Давай я тебе спою древнерусскую свадебную песню.
Моя песня впечатлила его так же, как меня его французский. В ту первую встречу, когда мы уже, казалось, переговорили обо всем — от театра до стихов Поля Элюара, перед тем как расстаться, я неожиданно для себя сказала:
— Алеша… вы, к сожалению, будете моим мужем…
— Ты что, с ума сошла? — было мне, романтичной девушке, ответом.
— А почему сразу так фамильярно и на «ты»? — вспыхнула я.
— А ты не сразу? А почему, собственно, к сожалению?
— Потому что вы совсем не красивый. Я думала, что муж у меня будет красавец, — злила я его уже нарочно.
Но он не злился. И вся эта бессмысленная пикировка, казалось, доставляла нам обоим удовольствие.
Браки действительно совершаются на небесах. И тем теплым апрельским вечером, за несколько дней до моего двадцатилетия, видимо, где-то высоко на небесах свершился и наш союз. Хотя на земле до нашей свадьбы было еще два с половиной непростых года. Был сказочный осенний Таллин, где в старом городе мы как-то случайно вышли на нее — нашу улицу, улицу любви… Были летние поездки в Юрмалу, с ее запахами моря, и сосен, и хвои после дождя… Были ссоры и расставания — расставания навсегда, и наполненные пустотой месяцы одиночества, а потом — такие же, навсегда, навеки воссоединения — на нашей и только нашей Улице Любви.
