Роман с небоскребом - [21]

По мне художники – столкнулась однажды – были самыми обыкновенными ребятами, их компания мало чем отличалась от любой другой: после трудового дня не дураки выпить и закусить. Периодически между ними возникали разборки: у кого выгоднее место, денежнее клиенты… Я не сильно разбиралась в живописи, но, разглядывая однотипные зарисовки старых московских двориков, думала, что гении среди них вряд ли водились, скорее добросовестные ремесленники, четко улавливающие конъюнктуру рынка. Но Дашке они казались небожителями, она то и дело взахлеб рассказывала о создании очередного шедевра, достойного Лувра или Третьяковки, и я не спорила.

В последнее время Дашка переменилась: купила новые очки в элегантной тонкой оправе, сделала модную стрижку, купила юбку выше колен, обзавелась другом по имени Даниил и переселилась к нему. Когда Дашка рассказывала о бойфренде, ее глаза сияли. Даниилу, или Дане, было за тридцать, естественно, он был художником, несомненно, гениальным. И разведенным, поскольку первая жена, весьма приземленная особа, не ценила супруга и постоянно попрекала тем, что не зарабатывает деньги для семьи, в то время как Даня находился в творческом поиске. От первого брака у Даниила росла дочка Соня, которую он не стремился видеть, потому что девочка оказалась копией стервы мамаши.

Я спросила, как отнеслась к Дашкиному избраннику Зоя Николаевна.

Дашкино сияние слегка померкло, спряталось за набежавшим облачком.

– Мама против. Даня ей не нравится. Но я уже не ребенок, сама принимаю решения.

Я немного удивилась, потому что запомнила Дашку робкой и нерешительной маменькиной дочкой, за своими делами и заботами как-то упустила из виду, что моя маленькая подружка тоже выросла и изменилась.

– Помнишь, я рассказывала тебе, как погиб мой отец? Ну, что спас ребенка, а сам утонул? – Дашка горько усмехнулась. – Это все неправда. Никого он не спасал. Просто напился в компании, нырнул и… не вынырнул. Мама недавно рассказала. Я думала, он – герой, а все оказалось совсем не так…

Я озадаченно захлопала глазами, не зная, что сказать. Я и сама не так давно открыла собственную семейную тайну и теперь могла удивляться лишь количеству скелетов, запрятанных по шкафам простых российских женщин, рядом с жизненными перипетиями которых отдыхают все мыльные оперы разом.

– Даш, а какая разница? Герой он или нет? Он был твоим папой и любил тебя, это главное. А все остальное не имеет значения.

– Ты права, – Дашка слабо улыбнулась, – я говорю себе то же самое. Я спросила маму, почему она рассказала мне это именно теперь… И знаешь, что ответила? «Больше не хочу, чтобы ты видела идеал там, где его нет и никогда не было».

Дашка вопросительно взглянула на меня, но я только пожала плечами. Я тоже не знала ответа на многие вопросы.

Алка

Однажды папа сообщил, что довольный его работой хозяин проявил неслыханную щедрость и предложил выбрать что-нибудь из детских вещичек в подарок. Папа сказал, что плохо разбирается в потребностях внука, спросил, нельзя ли приехать дочери. Хозяин милостиво согласился. Субботним утром я впервые очутилась на месте новой папиной службы. Склад представлял собой огромный неотапливаемый ангар – промозглый каменный мешок с наспех сколоченными деревянными стеллажами, на которых были навалены тюки с тряпьем – дешевым польско-китайским, аляповатым, с кривыми строчками и торчащими нитками, чуть получше и подороже – турецким.

Днем склад не пустел ни на минуту. Потные измочаленные тетки, замызганные мужички, тщедушные пацаны бегло осматривали товар, закидывали на массивные железные телеги и везли к кассе. А потом, вяло матерясь, волокли скарб кто в метро, кто в поржавевшие «четверки», кто в затянутые брезентом «газели» и оттуда – по складам и рынкам на продажу.

Папа в пятнистой коричнево-зеленой камуфлированной форме бродил вдоль полок и следил, чтобы товар не разворовали и не попортили. Увидев меня, печально улыбнулся в усы, развел руками, мол, вот чем приходится заниматься российскому инженеру, пригласил в сторожку – крошечное помещение с маленькой кушеткой, масляным обогревателем в углу, электроплиткой с чайником на хромоногой тумбе и столом, укрытым клетчатой клеенкой, кое-где прожженной и порезанной.

Я представила, как мой большой папа спит на узкой кушетке, свернувшись калачиком, под кургузым одеялом, и мое сердце в очередной раз сжалось от чудовищной несправедливости происшедшего с нами.

– Чай будешь? – Папа вытащил из тумбочки кружку, сахар и несколько карамелек.

Я пила и грела застывшие руки о кружку.

– Скоро лето, будет тепло, – оптимистично заметил папа. – А в жару здесь вообще хорошо, прохладно.

Папа всегда был оптимистом.

Мы прошли вдоль рядов с товаром, нашли более-менее приличные детские костюмчики, свитерочки и шапочки, я отобрала по одной вещице, чтобы не наглеть. А когда Ванька перерастет – продам. Наклею объявления у молочной кухни – многие так поступают. Неожиданно ощутила сильный толчок в спину, мотнула руками, чтобы удержать равновесие, сердито обернулась, вознамерившись сказать растяпе все, что думаю. Полная русоволосая девица в грязно-розовой куртке тащила с полки огромный тюк, которым меня зацепила. Тюк был в два раза больше девицы, она волокла его с большим трудом, пыхтя, как паровоз.