Роман с Грецией. Путешествие в страну солнца и оливок - [2]

Моя страсть к мертвым языкам дремала примерно до 1982 года нашей эры. К тому моменту я уже около четырех лет работала в «Нью-йоркере» и с усердием осваивала принятые там правила, чтобы стать выпускающим редактором. Я прошла долгий путь, дослужившись до сотрудника отдела внесения правок, где смогла увидеть, чем занимаются другие, и изучить разные редакторские привычки и навыки. Отдел внесения правок, который теперь уже давно заменен текстовым редактором Word, тогда можно было описать как печень редакции «Нью-йоркера». Правки, словно вещества в организме человека, поступали в него на обработку отовсюду: от редактора текста, его автора и главного редактора (тогда это был Уильям Шон), от Элеанор Гулд, знаменитого грамматиста «Нью-йоркера», от корректоров, отдела проверки фактов и адвоката, работающего с исками по клевете, а мы вносили те изменения, которые одобрил редактор, в чистовик, отфильтровывая все ненужное, и отправляли сверенные гранки по факсу (в то время это было новейшее достижение техники) в типографию. Скоро приходили исправленные страницы. Как же мы были рады, когда удавалось вовремя заметить ошибку, а значит, избежать позора.

Как-то в выходные я посмотрела фильм «Бандиты во времени». В этой картине, снятой Терри Гиллиамом, группа карликов путешествует во времени в поисках сокровищ. В одной из «древнегреческих» сцен снялся Шон Коннери в роли Агамемнона. Он сражался с воином с головой быка, похожим на Минотавра. Могучая фигура Шона Коннери в доспехах выгодно подчеркивала суровый засушливый пейзаж; зрелище было настолько ярким, что мне сразу захотелось туда поехать. И неважно, что Минотавр был с Крита (его лабиринт находился в Кноссе, около Ираклиона), а Агамемнон родом с Пелопоннеса (он и его брат Менелай были сыновьями Атрея, сына Пелопса, в честь которого полуостров и получил свое название). Величие Шона Коннери затмило в моих глазах все огрехи сценаристов, касающиеся мифологии. А еще я не знала, что виды Греции были сняты в Марокко.

Этот фильм оживил в моей памяти исследование по географии, которое я делала в начальной школе. Мне в пару назначили мальчика по имени Тим, клоуна нашего класса, и дали задание подготовить доклад о Греции. Мы (в основном я) придумали постер, изобразив основные продукты, которыми славится эта страна. Меня тогда поразило, что настолько сухая и каменистая почва (такая же, какую я потом видела в кино: ни единой травинки, никакой зелени, больше коз, чем коров) может давать оливки и виноград, из которых потом делают масло и вино. Меня очень впечатлил тот факт, что суровая земля производит такие роскошества.

На следующий день после моего похода на «Бандитов во времени» я сказала своему начальнику Эду Стрингему, что хочу поехать в Грецию. Эд был известен своим эксцентричным расписанием и скрупулезным отношением к делу, а еще он гениально советовал, что бы почитать. Он приходил на работу около полудня, усаживался в потрепанное кресло возле наглухо закрытого окна и сидел там, пыхтя сигаретой и потягивая кофе из ближайшей забегаловки. Иногда к нему заходила его подруга Беата – она была знакома с У. Х. Оденом[2] (которого звала просто Уистеном) и Бенджамином Бриттеном[3]. Иногда заглядывал поболтать Аластер Рейд, шотландский поэт и переводчик Борхеса. За чтением Эд обычно засиживался в офисе до часу или двух ночи. Мой младший брат, изучавший музыку, подрабатывал по ночам уборщиком в бизнес-центре и заходил к Эду поболтать о Филипе Глассе[4] и григорианских хоралах.

Когда Эд Стрингем услышал, что я хочу поехать в Грецию, он пришел в восторг. На стене кабинета висела карта Европы, и Эд показал, где успел побывать за время своего первого путешествия туда. Сконфуженно он рассказал, что поехал в круиз, стремясь получить общее впечатление о регионе, и посетил Афины, Пирей, Крит, Санторини (этот остров называют также Тира), Родос и Стамбул. Впоследствии Эд возвращался в Грецию много раз, исследуя Салоники и монастыри Метеоры на севере; Янину и Игуменицу на западе, по дороге к Корфу, и средний из трех оконечностей полуострова Пелопоннес – Мани, где кровная месть бушевала между кланами на протяжении поколений. Он указал на Афон, полуостров, где живут православные монахи и куда не допускают женщин (и даже кошек). Потом он взял с полки тоненькую книжечку в мягкой обложке, «Современный учебник греческого языка для начинающих» Дж. Принга, наклонился над ней так низко, что его глаза оказались всего в нескольких сантиметрах от страницы, и начал переводить.

– Вы умеете читать по-гречески? – поразилась я. Мне никогда не приходило в голову, что можно освоить язык, в основе которого лежит другой алфавит.

– Конечно, – ответил он, выпрямляясь и усиленно моргая, чтобы расслабить утомленные чтением глаза.

Увидев, как легко Эд разделался с греческим, я вспомнила Хелен Келлер[5]: греческий язык можно понять! Он может быть вовсе не таким сложным, как в знаменитом высказывании Каски из шекспировского «Юлия Цезаря»: «А что меня касается, то для меня это была греческая грамота»[6]. Эти буквы поддаются расшифровке, и передо мной было доказательство. Ребенком я обожала читать и писать, подбирать буквы к звукам, составлять слова, расшифровывать надписи на ресторанах и читать этикетки на банках с горошком – подбирать ключик к грамоте. После пресной диеты, состоявшей из произведений английских и американских авторов, которых я изучала в колледже и аспирантуре, я по-прежнему получала наслаждение от фонетического метода обучения чтению и азов синтаксиса. А теперь у меня был шанс и вовсе начать с самого начала, с совершенно нового алфавита. Я была крайне взволнована. Как будто бы я снова оказалась в пятом классе и папа сказал «да»!