Роман с Блоком - [2]
Однако еще до начала дождливого, жаркого лета тысяча девятьсот шестнадцатого года российская армия понесла такие огромные, поистине невосполнимые потери в солдатах и в кадровом офицерском составе, что был объявлен призыв под ружье резервистов восьмидесятого года рождения.
Служить или не служить?
Александр Блок почти не боялся ранения или смерти — хотя бы потому, что немного знал о них по-настоящему. Значительно больше тогда напугали его, потомственного городского обитателя, нечеловеческие бытовые условия предстоящей казарменной жизни, жуткие запахи, грязь и теснота бараков, опасность заразиться, лежа вповалку или питаясь из общего котла…
Форма тоже ему полагалась почти офицерская — кортик, узкие серебряные погоны на гимнастерке и бриджи, заправленные в высокие сапоги…
«Король поэтов» Игорь Северянин в подобной ситуации — как, впрочем, и подавляющее большинство диванных патриотов — «организовал» себе освобождение от армии «по нервному здоровью». Блок посчитал это ниже своего достоинства. К тому же, в его семейных отношениях опять наступил период взаимных упреков, размолвок и обоюдного непонимания. Кратковременные романы на стороне теперь приносили одни только хлопоты, и все чаще заканчивались скандалами. Появились долги и возникли проблемы со сном — так что мировая война оказалась достаточно уважительным поводом для того, чтобы убежать куда-нибудь подальше от жены, от любовницы, от восторженных и навязчивых почитателей, от постоянной погони за гонорарами…
Как бы то ни было, влиятельные родственники и друзья, а также поклонники его таланта все-таки постарались устроить судьбу выдающегося поэта — его зачислили табельщиком в 13-ю инженерно-строительную дружину Союза земств и городов. Такая должность фактически обеспечивала Блоку офицерское положение, пятьдесят рублей жалованья и бесплатный проезд во втором классе. Форма тоже ему полагалась почти офицерская — кортик, узкие серебряные погоны на гимнастерке и бриджи, заправленные в высокие сапоги. Именно за такой великолепный и необычайно воинственный наряд чиновников Союза земств и городов в народе называли земгусарами…
В июле, после короткого отпуска, Александр Блок отправился из Петрограда к месту службы, на русско-германский фронт, имея при себе огромный чемодан и американский револьвер без патронов, который на прощание подарила ему матушка.
Инженерно-строительная дружина, в которую попал поэт, дислоцировалась в прифронтовой полосе, в районе Пинских болот. Дружина занималась оборудованием большой и сложной системы запасных оборонительных позиций. Работы было много. Мобилизованные рабочие вырубали деревья, расчищая сектора обстрела, рыли в несколько линий ходы сообщения и окопы, поправляли старые блиндажи, оборудовали пулеметные гнезда, натягивали колючую проволоку, вколачивая специальные колья. В основном состояли в дружине оборванные, плохо экипированные и накормленные представители национальных окраин Российской империи — туркмены, узбеки, башкиры, среди которых попадались даже недавние каторжники, прежде срока отпущенные с Сахалина.
Поначалу вновь прибывший табельщик вел какой-то несложный учет, затем Блока отметили за аккуратность и педантичность и назначили исполнять обязанности заведующего партией.
Под началом у него оказалось почти две тысячи строителей, так что Александр Блок почти постоянно был вынужден находиться в лесу, где велись основные работы. До темноты он успевал объехать верхом все строительные объекты, а по вечерам составлял бесконечные справки и табели установленной формы. От передовых позиций его отделяло теперь не более десяти верст, так что перекаты артиллерийских дуэлей достаточно скоро уже воспринимались недавним столичным поэтом как нечто обыденное и привычное.
На военной службе. 2016 год.
Кстати, и с бытовыми условиями, из-за которых он так беспокоился, тоже все оказалось не так уж и плохо. По большей части Блок жил при штабе — в имении князя Друцкого-Любецкого, расположенном в нескольких верстах от места основных строительных работ, на берегу реки со смешным и каким-то уютным названием Бобрик. Хозяева называли свой большой усадебный дом с белыми колоннами на старый польский манер — «палац», и окружал его парк со столетними липами, за оградой которого сразу же начинались привычные для Полесья болота и пустоши…
Дом оказался сильно разорен войною. Значительная часть мебели была переломана, стекла в некоторых помещениях выбиты, да к тому же какие-то негодяи без всякого смысла порезали и попортили старинные картины в золоченых рамах. Тем не менее князь и его супруга встречали всех русских военных чиновников и офицеров гостеприимно и радушно, так что постепенно в усадьбе возникло некоторое подобие светской жизни.
Его сиятельство князь Иероним Эдвинович Друцкий-Любецкий, потомок старинного славного рода, непременно показывал тем, кто заслужил его доверие, многочисленные грамоты и рескрипты, подписанные польскими королями, государем Петром Первым и Екатериной Великой. Сам он родился в год крестьянской реформы, окончил Санкт-Петербургский университет по юридическому факультету, немного послужил в гвардейской артиллерии, а впоследствии избирался от Минской губернии членом Государственной думы и Государственного совета.
