Роман с бабочками - [48]

У «домов бабочек» специфические требования. Бабочки должны быть яркими и импозантными, а также красиво летать — не биться в окна, не пытаться пробить собой потолок, взмывая в брачном танце. Желательно, если они садятся на листья, а не прячутся под ними. Хорошо также, если они живут не меньше двух-трех недель.

Важно, чтобы виды отличались относительной выносливостью и вдобавок были хорошо исследованы: иначе неизвестно, какие кормовые и нектароносные растения следует высаживать. Лучше, если гусеницы не слишком прожорливы — не объедают за день целый сад, — а куколки хорошо переносят перепады влажности и перевозку.

С учетом всего перечисленного получается, что для экспорта годятся около шестидесяти видов коста-риканских бабочек. «Дома бабочек» платят за куколку от двух до четырех американских долларов. Бабочковод CRES может заработать в среднем пятьсот долларов в месяц — по местным меркам, неплохо. Очень усердный работник зарабатывает впятеро больше.

— К выращиванию бабочек нужно иметь врожденную склонность, — говорит владелец компании Йорис Бринкерхофф. — Просто взять и обучиться этому невозможно. Тут требуется необычайная увлеченность, сильная мотивация, чуткая наблюдательность и трудолюбие. Работать приходится от рассвета до заката. Все время бегаешь — присматриваешь за яйцами, разбираешься с муравьями, высматриваешь паразитов и хищников. Большинство моих бабочководов — самоучки. Это инициативные люди, страстно влюбленные в свое дело.

Бринкерхофф — американец, бывший доброволец «Корпуса мира». Фирму CRES он основал в 1991 году, вдохновленный книгой Э. Шумахера «Малое значит красивое». Шумахер сформулировал несколько принципов «красивого малого бизнеса»: он не должен быть убыточным, он не должен использовать вредные технологии, он не должен быть монотонным и отупляющим.

Проект «дома бабочек» в Тортугеро вполне отвечает этой симпатичной схеме. Дэрил Лот подчеркивает, что предприятие исподволь, ненавязчиво впишется и в жизнь поселка. Он предрекает, что в «доме бабочек» будут работать школьники старших классов — заодно выучат английский, чтобы объясняться с туристами, приобретут деловую хватку, усвоят основы биологии. Дэрил больше озабочен общественной пользой, которую может принести его предприятие, чем его прибыльностью. Он надеется «дать местным жителям чуть больше шансов, чтобы жизнь этих людей не текла по раз и навсегда предписанному руслу, и помочь молодежи чуть-чуть повысить самооценку». Дэрил настроен умеренно оптимистично. После нескольких фальстартов, в том числе недавнего пожара, «дом бабочек» в Тортугеро готов возродиться.

За маленькими детьми следует наблюдать как бы между прочим, чтобы не спугнуть их, не замучить заботой. Нехорошо, если наш пристальный, завороженный взгляд будет замечен. Двухлетняя дочь Дэрила засовывает руку ему за пазуху — характерный для ее возраста фамильярный жест. Грудь уже не является источником молока, но — не важно, материнская или отцовская, — по-прежнему вселяет чувство безопасности. В 2001 году в Тортугеро появилось на свет сорок пять детей. Дэрил рассказывает мне о местной системе образования, о том, как сложно было добиться, чтобы в поселке снова открылась школа старшей ступени, о том, что лишь немногие из выпускников школы имеют возможность продолжать обучение.

Нам пора уходить, но напоследок мне удается взглянуть на новорожденного сына Дэрила. Вслед за Генри Уолтером Бейтсом я пришла к выводу, что «для того чтобы наполнить человеческий разум и сердце, недостаточно одного только созерцания Природы». Именно поэтому я взяла с собой в Коста-Рику свою семнадцатилетнюю дочь. Пока мы с Дэрилом разговариваем, она терпеливо сидит в сторонке: смотрит на мутную, медлительно текущую реку, улыбается какой-то своей тайной мысли, достает альбом, в котором она делает зарисовки цветов. Ее присутствие — один только факт ее существования на свете — умиротворяет.

Из Тортугеро мы возвращаемся на лодке в свое временное жилище — на биостанцию в заповеднике Барра-дель-Колорадо. Условия там спартанские. Нынешний заведующий не устает нам втолковывать: «Отправляясь в туалет, обязательно берите фонарик!» Туалет — отдельно стоящая будка — излюбленное место сбора ямкоголовых гадюк. Это крупные бурые ядовитые змеи, ведущие ночной образ жизни. Они известны тем, что при виде человека не уползают, а атакуют. Точно так же поступает и ядовитая змея бушмейстер.

Когда мы выходим прогуляться, заведующий предупреждает, чтобы мы не задевали ветки деревьев определенных пород — там могут скрываться коралловые аспиды. У этих змей пасть такая маленькая, что они кусают людей преимущественно за кожу между пальцами. В ответ я напоминаю, что куколка одной из бабочек, обитающей в этом дождевом лесу, внешне имитирует голову ямкоголовой змеи: воспроизведены все чешуйки, все ямки, глаза-щелочки. Заведующий ничуть не удивляется. И успокаивает: за год своей работы здесь он был вынужден срочно отправить в больницу всего одного приезжего.

Прогуливаемся мы по колено в воде (в некоторых местах мне чуть ли не по пояс): ближайший канал после дождей разлился, затопив тропу. Это настолько обыденное явление, что тропа отмечена красными флажками, привязанными на уровне глаз к пальмам. Кроны деревьев кружевным балдахином заслоняют небо. В дождевом лесу видно недалеко. Твой взгляд почти все время во что-нибудь да упирается — в данном случае в пальмовые листья, папоротники и черную воду, подернутую рябью. Иногда поскальзываешься, наступив на затопленную ветку.