Роман роялиста времен революции - [84]
Въ то самое время, какъ курьеръ везъ это посланіе Жавога Робеспьерру, отрядъ революціонерной арміи, который возвращался изъ Ліона, встрѣтилъ на берегахъ Линьона жену и дѣтей Анри. Во время выпивки, у крыльца трактира, въ которомъ пріютились бѣглянки, люди эти разсказывали о послѣднихъ сраженіяхъ и хвастались своими жестокостями…
Всѣ предводители возстанія были взяты… говорили, что они всѣ приговорены къ разстрѣлянію… Одинъ изъ этихъ людей, перечисляя всѣхъ выдающихся плѣнниковъ, назвалъ имя Вирье…
Вотъ какимъ образомъ до его жены дошла первая вѣсть о немъ.
Туанонъ, замѣтя, что у m-me де-Вирье подкашиваются ноги, подбѣжала къ ней и усадила ее на маленькую скамейку около дома, и въ то время, какъ побѣдители шли мимо, распѣвая "Marseillaise", она наскоро расплела волосы дѣтямъ, чтобъ быть какъ будто при дѣлѣ, и стала расчесывать ихъ…
Герои прошли мимо этихъ двухъ женщинъ, подшучивая надъ ними, но наконецъ они прошли-таки. За ними вслѣдъ пошла и графиня Вирье, продолжая свой путь въ это тяжкое время, — было некогда останавливаться для своихъ печалей!
Ночи для бѣглянокъ были ночами бивуаковъ. Они избѣгали деревень боясь, чтобы ихъ видъ или какое неосторожное слово дѣвочекъ не выдали ихъ.
Наконецъ, на четвертый день, послѣ непомѣрной усталости, печальный караванъ добрался до Сенъ-Жерменъ-Лаваль.
Туанонъ пріютила графиню Вирье съ дочерьми у своего брата, мѣстнаго кузнеца.
Надъ кузницею было два помѣщенія и доски отъ двухъ старыхъ кроватей. Все это было грязно до отвращенія, такъ какъ въ дни ярмарки добрякъ-кузнецъ помѣщалъ въ этихъ канурахъ своихъ пріятелей, торговцевъ свиньями. Но какъ ни жалокъ былъ пріютъ, предложенный этимъ добрымъ человѣкомъ путешественницамъ, онъ былъ предложенъ имъ, по крайней мѣрѣ, отъ чистаго сердца.
Когда на кузницѣ было что поѣсть, кузнецъ дѣлилъ свои куски съ дѣвочками, а m-me Вирье вознаграждала его за это уцѣлѣвшими еще нѣсколькими ассигнаціями; что касается ее, она не могла ни ѣсть, ни спать.
Возбужденіе, которое поддерживало ее духъ, также, какъ та лихорадка, которая согрѣвала ея тѣло, пропало. Напрасно силилась она забыться сномъ на своемъ ужасномъ ложѣ.
Послѣ той встрѣчи съ солдатами-революціонерами она не имѣла никакихъ вѣстей изъ Ліона. Но развѣ можно было сомнѣваться, что тамъ не мстятъ самымъ ужаснымъ образомъ? Несмотря на розсказни этихъ людей, быть можетъ, Анри въ плѣну?..
Если онъ живъ, въ рукахъ ли онъ еще побѣдителей?
Или, быть можетъ, ему, какъ Преси, который, судя по слухамъ, спасся, удалось добраться до Швейцаріи или Фореза?
Быть можетъ, онъ тутъ… Тутъ, по близости, въ какой нибудь деревнѣ… Быть можетъ, она не сегодня, завтра, его увидитъ… Онъ проберется къ ней…
Въ своихъ воспоминаніяхъ ея дочь говоритъ, что нѣсколько разъ m-me Вирье получала косвенныя увѣдомленія, которыя превращали ея надежды почти въ увѣренность…
У пути печали есть тоже свои минуты отдыха, но какъ онѣ бываютъ коротки для несчастныхъ, которые его проходятъ!
Всякій разъ, какъ какой нибудь чужестранецъ появлялся въ деревнѣ, m-me Вирье посылала Туанонъ съ разспросами къ нему, и все это были все тѣ же ужасные разсказы о разстрѣливаніи и смертной казни. Къ этимъ страданіямъ присоединялся еще и наступающій голодъ.
Хлѣбъ становился все рѣже, все отвратительнѣе, все невозможнѣе. Чтобы существовать, приходилось шить толстыя рубашки.
Наконецъ настало время ярмарки; кузнецъ просилъ m-me де-Вирье уступить "ткачамъ" двѣ кровати и половину комнаты.
Отказать, значило, заявить о своихъ аристократическихъ замашкахъ. Результатомъ явилось одно приключеніе, которое могло кончиться весьма трагично…
"Туанонъ и Софи, наша горничная, — разсказываетъ m-elle де-Вирье, — легли въ одну изъ оставшихся кроватей, въ другую легла, съ нами обѣими, наша мать. Мы, дѣти, уже спали, когда пришли наши гости. Прежде всего они обошли комнату и, увидавъ женское платье, подошли въ кровати, въ которой лежали Туанонъ съ Софи. И вотъ они уже раздвигаютъ лоскутья, замѣняющіе пологъ кровати… Но тутъ имъ и былъ конецъ. Увидавъ на кровати сидящую женщину съ угрожающимъ взглядомъ выпученныхъ огненныхъ глазъ, окруженныхъ большими бѣлками, на зеленоватомъ лицѣ, они въ ужасѣ отскочили.
"То были точно стеклянные глаза мертвеца, вырытаго изъ земли черезъ четыре дня послѣ смерти.
"Вамъ что нужно, безстыжіе?.. — раздался замогильный голосъ. Убирайтесь, и не смѣйте шелохнуться!
"Наглецы опустили пологъ и повиновались. Скоро ихъ маленькая лампочка была потушена. Утромъ они потихоньку исчезли… Туанонъ еще разъ была нашимъ провидѣніемъ".
Былъ ноябрь мѣсяцъ. Фуше и Колло д'Эрбуа прибыли въ Ліонъ, чтобы исправить умѣренность Кутона.
Разстрѣливаніе и гильотина дѣйствовали слишкомъ вяло, по мнѣнію этихъ живодеровъ, имъ нужна была подстилка изъ труповъ. Они рѣшили замѣнить гильотину картечью. Картечи предстояло раздать члены жертвъ зрителямъ, созваннымъ въ Бротто.
Тамъ все было готово къ невиданному гражданскому торжеству.
Были вырыты два параллельныхъ рва, чтобы принять въ себя трупы умершихъ и умирающихъ. По окраинѣ этихъ рвовъ, во всю ихъ длину, солдаты, съ саблями въ рукахъ, стояли заборомъ, чтобы вернуть на линію стрѣльбы того, кто бы вздумалъ уйти съ нея.
