Роман 'Петровичъ' - [6]

Петрович проснулся от дикого храпа. Он открыл глаза и закрыл рот. Храп прекратился. Помещик встал на ноги. Это оказались ноги кухарки — она, плотно зажмурив глаза, выдавала себя за гофрированный шланг. В кармане бунтовщицы Петровичем была тут же найдена начатая бутылка самогону. Обрадованный находкой, Петрович встал на уши и очень долго ходил на бровях. Гордая бабушка за всё это время и бровью не повела, всё кряхтела, но из обморока не выходила. Наконец, барин сошёл с Ульяниных бровей. "Это мне наруку", — подумала старушка и не ошиблась. С лёгкой руки поверженного борца за демократию Петрович принял на грудь ещё пару глотков мутного зелья. Кухарка поморщилась грудь была её больным местом. "От ить карахтер у человека — хуч бы сапожищи свои снял, фекалия капитализма!", — пронеслось в голове у симулянтки. Петрович, будто бы прочитав её мысли, любовно осмотрел свои кованные сталью бабкодавы. Каждодневно натираемые керосином, валенки блестели на солнце. "На том стоим!", — с гордостью подумал узурпатор. "Ещё минут пять на том постоишь, и я тебе все цырлы переломаю, гад!", — теряя былое спокойствие подумала Ульяна. Но противный барин и не думал покидать поле битвы, наслаждаясь лаврами, он присел на корточки и закурил. Покурив он стал на глаз определять высоту близрастущего японского кактуса. Нехило поднаторевшая в актёрском мастерстве за последние пятнадцать мучительных минут, Ульяна и глазом не моргнула… "Бить-то его щас вроде бы и не с руки", — подумала бабушка-Божий одуванчик и зарядила Петровичу в чердак с правой ноги. А ноги у неё, надо отметить, были потяжелей, чем руки. Молниеносно отреагировав на подлый удар, помещик упал, схватившись за голову. Воспользовавшись случаем, старушка передала привет родственникам и резво слиняла на нейтральную территорию свинарника.

Начинался вечер и одиннадцатая глава…

—11—

Несмотря на одержанную победу, на душе у Петровича было как-то муторно. "Старею…", — печально подумал помещик, и, чтобы доказать себе, что это не так, с молодецким присвистом запустил томагавком в какого-то деда, который на старости лет настолько выжил из ума, что пытался ловить в пруду им. Герасима рыбу. Любой сопливый малец в селе и в усадьбе знал, что в этом пруду ловились только холера, малярия и дохлые собаки — последние очень серьезно восприняли переименование пруда (раньше он назывался Жабий Пляж) и начали сводить счеты с жизнью исключительно водным путем. Томагавк, прожужжав в воздухе, изящно перевернулся несколько раз, и, сбив с деда шапку, ушел за горизонт. "Дерьмо индейское…", — раздраженно пробурчал сатрап и метнул в деда сюрикен, который зарылся в песок, отскочив от дедовой рубахи — мыла у старичка не водилось, видимо, лет двадцать. Петрович злодейски ухмыльнулся и потянул из-за пояса мачете…

Прошло полчаса. Песок вокруг мирно дремавшего деда был завален самыми разнообразными метательными предметами. В удочке торчало несколько сюрикенов и малайский крис, дерево, под которым дремал дед, ощетинилось кинжалами, самурайскими мечами и другим подобным барахлом. Измученный Петрович, чеканя шаг, подошел, по щиколотку в воде, к неуязвимому патриарху и дал ему в пятак. На душе сразу полегчало…

Загнав распоясавшихся ос в сарай, засунув туда же Акафеста, которому в настоящий момент было все безразлично — он проглотил полтора десятка сюрикенов и сосредоточенно колотил себя правой рукой в живот — Петрович закрыл свое хозяйство на висячий замок и двинулся по направлению к свинарнику. Он твердо решил ввести в своем государстве авторитарный режим с демократическим уклоном, но, не будучи левым в политике, Петрович знал, что голой силой марксистов не возьмешь, и прихватил с собой семизарядную совковую лопату с оптическим прицелом и два ведра патронов. Патроны жутко воняли — видимо, у ос было несварение желудка.

На свинарник надвигалась гроза…

Пламенного борца за счастье народов Петрович обнаружил довольно быстро: примостившись на куче свиного дерьма и нацепив на нос четыре пары очков, бабушка что-то очень старательно читала. Зная коварство пролетарки, Петрович заранее зарядил инструмент и со злодейским ревом собаки, попавшей под телегу (а именно так, согласно любимой книжке, любили изъясняться японские самураи), выскочил из-за угла и, взяв на изготовку свое нервно-паралитическое оружие, прорычал:

— О, Господи! Спасибо тебе за то, что ты есть на свете! Земной бью тебе поклон с размаху за этот сладостный миг долгожданной мести, который Ты, по безграничной милости своей, подарил мне, покорному и недостойному рабу твоему, о чем молил я тебя денно и нощно, не дельно и месячно…

Петрович изумленно замолчал, поскольку на всю эту ахинею Ульяна не повела и ухом. Озадаченно посмотрев на нее, Петрович, осторожно подобравшись к идейному врагу, легонько толкнул ее лопатой и озабоченно сказал:

— Лысая, хорош косить! Вставай, пошли на расстрел.

В ответ старая грымза подняла на него абсолютно обалделые глаза и зашевелила губами, не в силах произнести ни звука. Петрович, будучи в глубине души добрым человеком, решил помочь конкуренту — антагонисту и дал ей по горбу лопатой. Глаза Ульяны мгновенно приобрели строгое выражение, и она заговорила менторским тоном: