Роман о себе - [59]

Пожалуй, занялся бы библиотекаршей, если б не доводила до белого каления своими литературными беседами с офицером. Потеряв терпение, раскрыл ей свой статус: показал писательский билет. Я просил ее, ради всех святых, чтоб не объясняла скромному офицеру, что Печорин застрелил Грушницкого из-за того, что тот «гадко обошелся с ним», и не хаяла Михаила Юрьевича Лермонтова, что не сберег себя, став жертвой «какого-то Мартынова». Утро у них начиналось с этих разговоров, с того, что офицер, бреясь с предельной тщательностью, все же умудрялся оставить в усах или в ноздрях неранжированный, неприглаживающийся волосок и уговаривал старуху во время беседы выдернуть волосок со всей женской деликатностью. Еще у нее было стойкое подозрение, что Лев Николаевич Толстой вовсе не тот, за кого себя выдает. С чего бы это он, погулявший в молодости да и в поздние годы, вдруг заделался к старости проповедником? Вопрос сводился к выводу, который меня возмущал. Я считал, что Толстой Лев, создав из своего ребра Анну, безусловно польстил женскому роду. Им бы ноги Льву целовать из благодарности, а что он заслужил? Чтоб какая-то библиотекарша с Сахалина подозревала, что у Льва Николаевича «не стоял». А как же он тогда написал «Хаджи-Мурат», если у него «лежал»?

Высказав это, я оставил библиотекаршу при ее мнении, зато потряс своим писательским билетом. Теперь я видел, что она, запомнив фамилию, готова перерыть по памяти все книжные каталоги на Сахалине, чтоб в чем-то меня уличить. Наконец, заимев занятие по себе, она даже перестала заниматься офицерскими волосками. Так разозлился на старуху тогда, что Лена, встав на лесенку, поддатая, с флаконом духов, начала прыскать распылителем, уговаривая: «Борис Михайлович, миленький, чего вы залегли? Даже очень обидно, что вы не поднимаетесь! Пошли прогуляемся, постоим на ветерке…» Я терпеть не мог одеколона, к тому ж он был дареный. Она не первый раз так выкуривала меня. На этот раз я отбился, так как уже побывал в ее компании и отобедал. Мы ели, пили, я был внимателен, шутил. Потом встал, оставив деньги, сказав Лене, как Печорин Мэри: «Наверное, я здесь лишний», - и Лена закричала исступленно: «Что вы такое болтаете? Как у вас язык не отвалится от таких слов?» Парни усмехались, понимая, чего она бесится. Они даже подыгрывали мне, чтоб хоть кому-то досталась.

Зачем я ее задевал? Я не хотел никаких пересудов насчет нашей связи. Хватит мне того, что напереживался с Ниной из-за своего возраста. Или не потерплю до Владивостока? В Лене я угадывал какое-то намерение. Ей не нужен был обычный роман со мной. Понял, что это намерение созрело в ней мгновенно, как она увидела меня…

Или я не влипал, попав в лапы жуткой бабе? Научнице Серафиме. Тощая, сухая, не снимавшая телогрейки и сапог, кандидат или доктор биологических наук. Мы ходили вместе в кругосветное плаванье на «Млечном пути». Серафима потрясла меня тем, что, завидев перелетную птицу, севшую на мачту, полезла, чтоб ее достать. У меня б и мысли не возникло карабкаться за птицей, когда та могла перелететь на другую мачту! Серафима же полезла и взяла птицу, а потом медленно задушила, пропуская в течение часа птичью шею между своими железными пальцами, готовя птиц для какого-то опыта в лаборатории. Со мной она обошлась, как с этой птицей. Думал, что переступлю через нее, как через корягу, а она, чуткая к нелюбви, выдавила из меня все. Полгода я не был мужчиной. И это бы продолжалось, если б не встретил Нину, трансформировавшую мою импотенцию в непрерывное желание…

Как я настрадался до нее! Я привез из Сингапура целый матрац дешевых советских сигарет «Прима»… В то самое время, я о нем уже вспоминал, когда полностью исчез табак с территории СССР… Как закурить во Владивостоке? Просто выкинуть окурок? Сижу, курю в кулак возле кинотеатра «Приморье». Полностью спрятался в ветвях, за спиной океан… А запах! Я не учел прозрачности воздуха… Раздвигаются ветви - ого! - «Неизвестная» Крамского, в шляпке с пером, с вуалью. Предлагает билет в кинотеатр на ретроспективу фильмов Тарковского. Ни одного, мол, человека, фильм идет в пустом зале… Вот я и хочу этот фильм один посмотреть! Еще тебя там не хватало… Да мне, после Серафимы, твоя вуалька - что мертвому припарка!… Дал ей сигарету, чтоб скрылась с глаз…

Тогда я тянул время, выбирал судно получше и поновей. Инспектор Ольга устроила меня на малый сейнер «МРС-05». То был наш, из ТУРНИФ, мы совершали с учеными короткие пробежки по бухтам залива Петра Великого. Бывали в Посьете, на границе с Южной Кореей, на островах Рейнеке и Попова, где научная база Старк. Ставили на отмелях «огуречные огороды» - подводные плантации для искусственного разведения трепангов. Этих моллюсков называют «морскими огурцами» за запах и вкус огурцов. У нас был маленький трал, команда из четырех человек, таких, как я, заполнявших промежутки между большими плаваниями. Я впервые рулил на таком корыте; все мы были учениками на «МРС-05». Савельич, капитан дальнего плавания, пока научился швартовать «мэрээску», разбил весь списанный флот на острове Попова. Там стояло несколько прогнивших буксиров и барж, мы их использовали вместо причалов. После каждой нашей швартовки тонул буксир или баржа. Савельич выходил на крыло, говорил с порицанием: «Затонула, ибие мать!» - и мы начинали швартоваться к другой. Раз чуть не затонули сами, попав в передрягу возле бухты Ольга. Савельич посчитал, что мы утонули уже. Сделал вычисления за штурманским столом, объявил мне и тралмастеру Васе, который меня менял на руле: «Выходит, что мы утонули по расчетам». Я промолчал, а тралмастер Вася возразил: «Чего ж мы утонули, если мы плывем?» Тогда Савельич, высунув из иллюминатора кружку, зачерпнул от волны, прополоскал кружку, налил чай и ответил, позвякивая ложечкой: «Если по расчетам выходит, что утонули, то нечего и возражать, ибие мать! А то я могу подумать, что ты не моряк» Действительно! Полный трюм воды, на виду одна мачта. И туман, где мы? Савельич стал за руль, а мы с Васей забрались на верхний мостик, крутили по очереди шваброй антенну, чтоб просветить экран локатора. Все же спаслись…