Роман Мумии - [19]

На горизонте, кажущиеся близкими благодаря прозрачности воздуха, Ливийские горы вырезались на ясном небе зубчатыми извилинами своих известковых масс, изрезанных ипогеями и сирингами.

Противоположный берег представлял не менее очаровательный вид. Солнечные лучи окрашивали в розовый цвет на сизом фоне аравийских гор громаду Северного дворца, гранитные глыбы и лес гигантских колонн которого возвышались над жилищами с плоскими кровлями.

С обширной эспланады перед дворцом по ее сторонам вели к реке две лестницы. Посередине аллея из сфинксов с бараньими головам, перпендикулярная к Нилу, замыкалась необъятным пилоном с двумя колоссальными статуями и двумя обелисками, и их пирамидальные вершины высоко над карнизами дворца вырезались своим розоватым цветом на ровной лазури неба.

В отдалении, над оградой дворца виден был боковой фасад храма Аммона, вправо возвышались храм Хонса и храм Офта; гигантский пилон, видный с боку, и два обелиска в шестьдесят локтей высоты обозначали начало изумительной аллеи из двух тысяч сфинксов с телами львов и головами баранов, ведущей из Северного дворца к Южному дворцу; на пьедесталах виднелись гигантские крупы первого ряда этих чудовищ, обращенных спиной к Нилу.

Далее, в розоватом свете, неясно рисовались карнизы зданий с распростертыми крыльями по сторонам мистического круга, головы колоссов с бесстрастными лицами, углы громадных зданий, гранитные глыбы, ряды террас, букеты пальм среди каменных громад и, наконец, Южный дворец с расписными стенами, флагами на мачтах, расширяющимися к низу воротами, обелисками со стадами сфинксов.

И насколько мог окинуть взор, город Оф являл свои дворцы, коллегии жрецов и дома; бледные голубоватые линии означали в отдалении зубы городских стен и вершины ворот.

Тахосер рассеянно смотрела на эти знакомые ей картины, и в ее глазах не было восторга; но, проезжая мимо одного дома, почти скрытого пышной растительностью, она как будто вышла из своей апатии, и взгляд ее, казалось, искал на террасе и на верхней галерее чье-то знакомое лицо.

Красивый юноша, небрежно опершись об одну из колонок павильона, казалось, смотрел на толпу; но взор его темных глаз, перед которыми как будто развертывалось сновидение, не остановился на той колеснице, которая увозила Тахосер и Нофрэ.

Маленькая ручка дочери Петамунофа нервно схватилась за ограду колесницы. Щеки ее побледнели под легким слоем румян, которыми их покрыла Нофрэ; и как будто теряя силы, Тахосер несколько раз вдохнула в себя аромат букета лотосов.

III

Несмотря на свою обычную наблюдательность, Нофрэ не заметила, какое впечатление произвело на ее госпожу невнимание незнакомца. Она не заметила ни бледность, сменившуюся яркой краской в лице, ни блеска ее глаз, не слышала легкий звон эмалей и бус ее ожерелий, взволнованных содроганием ее груди. Все внимание служанки было занято управлением колесницей, что было не легко среди толпы любопытных, стекавшихся ради торжественного въезда Фараона.

Наконец колесница достигла военного поля — обширной, огороженной площади, заботливо устроенной ради воинского блеска. Террасы, сооруженные в течение многих лет руками тридцати племен, обращенных в рабство, составляли ограждение гигантского прямоугольника; стены из необожженных кирпичей, расширявшиеся книзу, покрывали эти земляные террасы; а на их гребнях разместились во много рядов сотни тысяч египтян, белые или ярко-пестрые одежды которых горели на солнце в постоянном движении, свойственном толпе, даже когда она кажется неподвижной. За этими рядами зрителей, многочисленные колесницы, повозки, носилки, охраняемые возницами и рабами, напоминали переселение целого народа: Фивы, одно из чудес древнего мира, заключали в себе больше жителей, чем иные царства.

Ровный и тонкий песок обширной арены, окруженной тысячами голов, сверкал блестящими точками под лучами яркого света, падавшего с неба, голубого, как эмаль статуэток Озириса.

На южной стороне военного поля ограда прерывалась, и тут начиналась дорога, ведущая к верхней Эфиопии вдоль ливийской цепи гор. С другой стороны разрез в террасе открывал среди массивных кирпичных стен дорогу к дворцу Рамзеса Мейамуна.

Дочь Петамунофа и Нофрэ, которым слуги очистили место, поместились в этом углу на вершине ограды таким образом, что могли видеть шествие всей процессии у своих ног.

Громадный шум, глухой, глубокий и мощный, подобно шуму приближающегося моря, послышался в отдалении и покрыл тысячи голосов толпы; так рев льва заставляет умолкнуть мяуканье стада шакалов. Скоро звук инструментов выделился среди грома воинских колесниц и равномерного шага пехотинцев. Какой-то рыжеватый туман, схожий с тем, какой поднимает ветер пустыни, покрыл небо в этой стороне, хотя ветер стих; в воздухе не было никакого движения, самые нежные пальмы оставались неподвижными, точно вырезанные на гранитных капителях, ни один волос не вздрагивал на висках женщин, и полосатые ленты их головных уборов лежали ровно за плечами. Туман пыли был поднят движением войска и плавал над ним точно рыжеватое облако.

Шум усиливался; вихри пыли расступились, и первые ряды музыкантов вступили на обширную арену, к великой радости толпы, которая, несмотря на уважение к величию Фараона, уже начинала томиться ожиданием под лучами солнца, которое может разрушить всякий череп, кроме египетского.