Роман лорда Байрона - [71]

» и проч. — впрочем, столь же двусмысленную, как и значительная часть его стихов, серьезных и комических.

6. темноволосая бледная девушка: По рассказам моей матери, ее первый отклик на явление лорда Байрона — она не стремилась, подобно всему свету, с ним познакомиться — уязвил его самолюбие и пробудил интерес к ней. Я так и не узнала, было ли это в действительности, но в настоящей сцене Байрон приписывает сходные чувства своему герою — любопытное подтверждение.

Глава девятая, в которой исследуются Головы и обнажаются Души

Достопочтенный Питер Пайпер (за которым Али следовал, как Данте за Вергилием) был, по-видимому, желанным гостем не только в Бальных Залах богатых домов, но и в тех заведениях, куда входили по Билетам и где обреталось общество иного разбора. По его словам, он состоял членом стольких Клубов, что не все мог припомнить, и прославился там невозмутимой сосредоточенностью за игорным столом, в которой усматривалось нечто механическое или, во всяком случае, сопряженное с Наукой, хотя сам он утверждал, что игра ничего общего с этим не имеет, а требует всего лишь изрядного безрассудства и малой толики Арифметики. Садясь играть в кости (его конек), этот неотразимо приятный джентльмен «во мгновение ока» менялся, хотя, сказать правду, немногие улавливали перемену. Во всем его облике выражались собранность и обостренная внимательность; от свойственных ему, как чудилось, беспечности и легкомыслия не оставалось и следа — или же он незаметно их отбрасывал, отнюдь не теряя природного добродушия. Чаша шла по кругу, на зеленое сукно падали кости — и в то время как прочих игроков, разгоряченных азартом и выпивкой, охватывало возбуждение, которое не сменялось усталостью, но только «возрастало от насыщенья», мистер Пайпер выглядел со стороны неким тружеником, занятым кропотливою работой — стеклодувом или часовщиком, — да и в самом деле от этих трудов зависело пополнение его кошелька. На лице мистера Пайпера неизменно играла ангельская улыбка — он улыбался, когда выигрывал, а при проигрыше начинал игру заново, — но его деятельный мозг непрерывно взвешивал шансы и без устали производил Вычисления, тогда как его партнеры при каждом броске то возносились в Рай, то ввергались в Ад, но причину этого не в состоянии были уяснить.

«Думаю, что игрок — счастливец, выигрывает он или нет, — заметил Али, когда по окончании вечера они ужинали вдвоем, запивая жаркое шампанским: Достопочтенный праздновал свой триумф. — То он на грани гибели, то спустя мгновение торжествует победу — его судьба постоянно висит на волоске — острота переживаний и есть жизнь — ennuyé[25] ему не бывать».

«Так-то оно так, однако определенная доля ennui продолжительному пребыванию в долговой тюрьме сопутствует, — ответил Достопочтенный, — хотя и допускаю, что пролог в преизбытке доставлял увеселение. А что, дорогой друг, ты чувствуешь себя ennuyй? По виду не скажешь, что тобою владеет недовольство».

«Скажи, — спросил Али, пропустив замечание мимо ушей, — кто этот джентльмен, только что вошедший? Все мои прежние знакомства за эти годы начисто выветрились у меня из памяти».

«Я его знаю, да и ты тоже, — сказал Достопочтенный. — Это отец нашего соученика по колледжу, его зовут Енох Уайтхед».

«Он женат?»

«Да».

«А ее имя — не Сюзанна?»

«Кажется, так. В городе она появляется нечасто. Что с вами, милорд, — чем вы взволнованы?»

Причину своего волнения Али назвать не мог — и только вглядывался в вошедшего — видел седую голову, бессмысленный взгляд, дряхлую фигуру, багровый Нос в темных прожилках — ему вспомнилась Сюзанна, какой она была — и какой уж больше не бывать! В ушах у Али стоял жуткий отцовский смех, раздавшийся той ночью, когда он в последний раз произнес ее сладостное имя, — той ночью, когда Судьба заставила его опрометью ринуться из дома вон, бессильного помочь, бессильного спасти не только ее, но и самого себя — и вот теперь она вернулась, но поздно — слишком поздно! «Нет, я ничем не взволнован, — ответил он, — ничем, ровным счетом ничем, вот только бутылка опустела, а новой не подано! Прошу тебя, дружище, — тут он потянул мистера Пайпера за рукав и впился в него таким взглядом, что кроткий джентльмен невольно отшатнулся, — убереги меня вон от того седовласого, помешай ему со мной поздороваться — умоляю тебя — сделай это для меня».

«Всенепременно, даю тебе слово!» — и Достопочтенный энергическим жестом подозвал официанта, приняв вид, который свидетельствовал о настоятельной необходимости. Обещание, надо заметить, он исполнил точнее некуда: когда на Востоке занялась летняя заря и Али вместе с Достопочтенным в компании друзей (кого именно — вспомнить Али впоследствии не удалось) пытались выбраться из Заведения — впрочем, не исключено, что уже другого — по винтовой лестнице, которую (по утверждению Достопочтенного) задумали и возвели до изобретения крепких Напитков, поскольку спуститься по ней в определенном состоянии было делом едва ли осуществимым, — Али распознал среди своих спутников того самого седовласого джентльмена. Али рванулся из рук Достопочтенного так резко, что тот почел за лучшее немедля оттащить его в сторону. «Что это за джентльмен? — громко вопросил компаньонов мистер Уайтхед. — В чем дело, почему он так на меня посмотрел?» — «Да это лорд Сэйн», — пояснили ему. Мистер Уайтхед на то: «А, я знавал его отца. Что ж, как говорят, яблочко от яблони». Этих слов Али, к счастью, не услышал.