Роман лорда Байрона - [21]

Вороной конь стал первым из скакунов лорда Сэйна, которых Али мысленно сравнивал со своим отцом, — созданий диких — неукротимых — шальных — свирепых и опасных. Лишь к таким его отец питал подлинную и неподдельную любовь, безо всякого заднего умысла, — к тем, кто отзывался лишь на силу, обладателям нрава столь же недюжинного и своевольного, — с кем он мог посостязаться и одержать победу. Конь ни на минуту не переставал яриться под ним, а если и успокаивался хотя бы немного, Сэйн вновь бросал ему вызов, вонзая в его лоснящиеся бока крохотные кружочки на каблуках, острые и больно ранящие, какие в стране у Али неизвестны: эти орудия пытки его отец задумал и изготовил сам.

Пока они спускались с каменистых вершин, лорд Сэйн хранил молчание; или же напротив — тихим, скрипучим и ровным голосом что-то подолгу втолковывал сыну, словно рассчитывал монотонными пространными речами принудительно обучить его своему языку и языку праотцев единственно силой произносимого слова; но слов Али не понимал и вслушивался только в интонацию, властно принуждавшую слушать, хотя содержание сказанного оставалось для него недоступным на протяжении многих недель и месяцев. Некогда, говорил лорд, он явился в эти края в поисках приключений, увлеченный повествованиями о Стране Золота на юге, ради которой многие претерпевают жесточайшие лишения и с безрассудной отвагой идут на немыслимые подвиги, не отдавая себе отчета в том, что ни одно Эльдорадо из тысячи не принесло и шиллинга, тогда как кости бесчисленных авантюристов белеют в пустынях и лесных дебрях по всему свету. Золота он не нашел — сотоварищи (если можно их так назвать) погибли или покинули его — сам он по возвращении в полк был уволен со службы за самовольную отлучку и лживые отговорки (в чем только мы не признаемся, если слушателю непонятен наш язык! И о каких только наших прегрешениях не наслушались собаки и лошади!), — так что он вернулся на родину, где мало кто надеялся увидеть его вновь, а иным его возвращение и вовсе не доставило никакой радости.

Но отнюдь не золото влекло его повторно в эти горы. Нет! Явился лорд Сэйн сюда с тем, чтобы обрести наследника: брак его оказался бездетным, и потомства он более не мог ожидать: рана в бедро, полученная на дуэли, лишила его надежд на отцовство, что сделало ненужными и замышлявшийся развод — здоровье супруги, чье имение и состояние он промотал, было непоправимо подорвано, — и последующую женитьбу на девице, способной к деторождению. Посему — хотя и не зная, жив ли ребенок, которого он походя зачал в этих краях, и был ли он мужского пола, — а также не имея понятия о судьбе Матери и ее Мужа, — лорд, твердо вознамерившись поспешить с осуществлением своего плана (невзирая на то, сколь сумасбродным посчитали бы его в свете, подозревай о замысле хоть кто-нибудь), вновь высадился на берегу Эпира и отправился в небезопасную экспедицию. Возможно, единственный проблеск чувства делал честь лорду-великану: он никоим образом не желал допустить пресечение своего рода; и кто скажет, не испытывал ли в тайном уголке души угрызений совести хотя бы за одно: поступи он в далеком прошлом иначе — и теперь законный Наследник готовился бы заступить его место.

Целые сутки длился этот рассказ — со всеми подробностями, иные из которых куда ужаснее приведенных здесь, хотя следствия поступков, обойденных теперь молчанием, могут обнаружиться в дальнейшем повествовании; Али, впрочем, осведомленнее прежнего не стал. Назавтра конь, которого лорд Сэйн безжалостно принуждал спуститься вниз по тропе, усыпанной мелкими камнями и слишком крутой, оступился и упал, повредив берцовые кости и растянув сухожилия. Когда ярость лорда Сэйна, вызванная предательством — так он это расценил, — улеглась, слуге было велено позаботиться о коне, увечье которого нашли излечимым при должном уходе, и повести его следом — однако ни в коем случае не седлать. Лорд Сэйн сел на другую лошадь, и путники двинулись дальше. Достигнув города, достаточно большого, чтобы принять такое количество приезжих, они спешились, и стоило лорду Сэйну предъявить фирман, полученный от визиря, как ему и всей его свите предложили разместиться на верхнем этаже просторного, хорошо защищенного дома. Услужливый хозяин, надеявшийся, по всей видимости, на нечто большее, нежели одобрение Аллахом его гостеприимства, — сбылись ли его надежды, Али так и не узнал, — перебрался в другой дом на заросших лесом холмах, вывезя туда своих жен в закрытых повозках. Сулиоты, разложив во дворе костры, приготовили ужин и устроили себе ночлег на земляном полу вместе с живностью — однако бодрствовали до глубокой ночи, передавая из рук в руки бурдюк с вином и нестройно распевая песни, пока не пустились в пляс, мужчина с мужчиной, выступая поначалу важно и неспешно, как в менуэте, но постепенно оживляясь и кружась проворнее, подгоняемые стуком барабанов и перепевом струн, натянутых на высушенные тыквы, — нашим любителям вальсов нечего и думать за ними угнаться! Первым среди танцоров — выше всех остальных на голову, будто Вельзевул среди подручных, — был английский лорд, в распахнутом алом мундире, размахивающий — как принято при этой галлопаде — носовым платком в правой руке.