Роль труда в процессе превращения человека в обезьяну - [12]

Марианна. Кирилл Михайлович! Умоляю вас, не говорите так!

Писатель. А мне что? Не хотите, не надо. Мое дело - сторона. Я только предупредил. А там делайте, как знаете. Я просто по-товарищески. Дело ваше. Скажите спасибо, что с вами еще столько цацкаются. Если бы не личные, так сказать, симпатии, то от вас уже давно остались бы только пуговицы и гвоздики. Это просто какое-то счастье, что Верховный, так сказать, в некотором роде, того, этого самого... Ха-ха-ха!

Марианна. Перестаньте, ради Бога!..

Писатель. Молчу, молчу. И на счет этого, вы тоже не пренебрегайте. Эдакое счастье привалило, так не зевайте!

Марианна. Умоляю вас, перестаньте!

Писатель. Могу перестать. Только это я для вашей же пользы. Не для своей же. Мне б такое привалило, так уж я бы знал, как им попользоваться. Все это вы оба ни к чему затеяли. Поломались и будет. А то прямо не знаю, чего из этого выйдет. Сожрем вас без соли. Сырыми.

Аркадий. Скажите вашему идеологу, что я умирал от многого, но еще никогда не умирал от страха. И еще скажите ему, что я начинаю думать, что вы более правы, чем я думал, в вопросе о борьбе. Мир действительно очень плохо устроен и, наверное, ни один порядочный человек не имеет права спокойно созерцать это прискорбное обстоятельство. Идите к вашему идеологу и скажите ему, что мы не будем присягать и не будем изучать это людоедское ученье. Мы верим в свободу, счастье и лучшее будущее народов.

Писатель. Ух, ты! Ну, смотри, боком выйдет тебе этот монолог. Схаваем, как воробьев! (Уходит)

(Молчание)

Марианна. Аркадий, это конец. Этого не простят. Что делать?

Аркадий (пожав плечами). Писать лирические сонеты.

Марианна. Аркадий!

Аркадий. Что бы мы сейчас ни сделали, Марианна, кроме, конечно, принесения извинений за скверное поведение, будет борьбой с ними.

На этом обрывается последний вариант II акта, начатого 1 сентября и законченного 7 сентября 1950 г. По сохранившимся ранним вариантам можно представить, каким замышлял продолжение этого акта автор.

Из черновика, начатого в июне 1950 г.

Марианна. Да... (Молчание)

Арк. Марианна.

Мар. Что милый?

Арк. Вы рады, что нам удалось отстоять свое право на свободное мышление?

Мар. Да, рада.

Арк. Почему такой грустный голос?

Мар. Нет, нет, я очень рада. Вы знаете, Аркадий, я думала сейчас о том, как было бы прекрасно, если бы люди могли думать и писать, что им нравится.

Арк. Да, это было бы прекрасно.

Мар. Все были бы веселы и счастливы. Все любили бы друг друга и могли бы смотреть друг другу в глаза.

Арк. Да, это было бы прекрасно. Но, к сожалению, это невозможно.

(Входит Генрих)

Арк. Здравствуйте, Генрих. Очень рад вас видеть.

Генрих. Здравствуйте, Марианна. Здравствуйте, Аркадий.

Арк. Садитесь.

Генрих. Благодарю вас. (Садится. Пауза) Итак, что же вы собираетесь делать дальше? Дело в том, что шеф, после того как его едва не разбил от негодования апоплексический удар из-за вчерашней сцены, долго кричал, что он сотрет вас обоих в порошок. И нет никаких оснований не верить в то, что он без особенного труда и без задержки выполнит свое обещание.

Арк. Ну и что же?

Генрих. Ничего. Лучше только этого избежать.

Арк. И это все, что вам хотелось сказать?

Генрих. Нет, не все. Мне больше хотелось сказать о том, что шеф, если оставить некоторую повышенную динамику и несколько бычьи методы (можете даже называть их скотскими) - прав.

Мар. Вы находите?

Генрих. Нахожу. Странно, что вас это удивляет.

Мар. Нет. Знаете, пожалуй, меня это не удивляет.

Генрих. Это сказано таким тоном, что легко понять, что вас в людях моего образа мыслей уже ничего не удивляет. Например, если бы я вам сказал, что я поджег детский сад или убил собственную мать, вы бы сочли, что это вполне естественно.

Мар. Возможно. Прибавьте только к этому еще статью в "Литературной газете" о высшем понимании гуманизма. И тогда будет все в порядке.

Генрих. Да, вы правы. Если во имя очень больших целей нужно поджечь детский сад или убить собственную мать, то это следует сделать. А что касается статьи в "Литгазете", то разве такую статью не написал Раскольников перед тем, как убить старуху? Конечно, написал. Всякому поступку нужно идеологическое, именно идеологическое, а не какое-либо другое оправдание. Вор и тот ворует не просто потому, что не хочет трудом получить деньги, а потому, что считает себя борцом со своим врагом - обществом. Все дело именно в идеологической мотивировке. Я могу или я должен уметь поджечь детский сад или убить свою мать, если это понадобится победе того дела, в которое я верю.

Арк. Да, да, вы правы. Вы знаете, я все больше и больше убеждаюсь, что дело, которому вы служите, именно в этом и нуждается: в убийстве детей и женщин.

Генрих. А вы? Скажите, если делу, которому служите вы, понадобится это убийство, вы совершите его?

Мар. Никогда!

Арк. Делу, которому я служу, убийство не нужно.

Генрих. Позвольте, но ведь могут же появиться такие обстоятельства, когда это понадобится. Скажем, ваша дочь оказалась виновницей проигранного сражения, это ведь может быть, не так ли? Что же вы сделаете? Ведь надо же понимать, что на ожесточенность врага приходится волей-неволей отвечать ожесточенностью. У вас могут быть самые благородные, по сравнению с нашими, просто божественные идеалы, но для осуществления их вам необходима победа над нами, а для достижения победы приходится иногда быть и жестоким и решительным.