Роль читателя. Исследования по семиотике текста - [135]
8.10. Заключение
Теперь оставим фабулу и вернемся к тексту во всей его сложности.
Прискорбный случай с нашей фабулой должен напомнить читателю, что существуют разные типы текстов. Некоторые требуют вторжения по максимуму, причем не только на уровне фабулы – это тексты (и произведения) «открытые». Иные же тексты только прикидываются, что ждут нашего сотворчества, а на самом деле хотят навязать нам себя, свой строй мыслей – это тексты «закрытые» и репрессивные.
Драма, похоже, есть нечто промежуточное: она вовлекает своего М-Читателя в избыточное сотворчество, а затем наказывает его за излишнее усердие.
В этом смысле Драма – и не «открыта», и не «закрыта». Она принадлежит к третьей категории произведений, к клубу избранных, где председатель, наверное, – «Тристрам Шенди». Подобные произведения повествуют о том, как устроены повествования[546]. И это занятие не столь невинно, как может показаться на первый взгляд. Тема этих повествований о повествованиях, объект их критики – не что иное, как сам механизм культуры, тот механизм, который дает возможность манипулировать нашими верованиями (которые есть наши сублимированные желания), сотворять идеологии и поощрять ложное сознание (так что мы порой одновременно придерживаемся взаимопротиворечащих взглядов, сами того не ведая). Подобные тексты описывают все эти процессы не с отрешенностью критической точки зрения, а воспроизводя их в своих собственных риторических и логических структурах (и они сами становятся своими первыми жертвами).
Впрочем, может быть, мы увлеклись и зашли слишком далеко. Драма – это всего лишь метатекст, рассуждающий об интерпретативном сотворчестве читателя с повествованием (about the cooperative principle in narrativity = della cooperazione interpretativa nella narrativa). Драма возбуждает наше желание заняться таким сотворчеством и изощренно наказывает нас за нашу назойливость. Она просит нас, в качестве покаяния, извлечь из нее нормы и правила того понимания текстов (the textual discipline, la disciplina testuale), которое она предполагает и хотела бы видеть осуществленным.
Что я смиренно и делал. И что – а может быть, и больше – следует делать тебе, любезный читатель.
Приложение
М-Читатель «Вполне парижской драмы»: эмпирический тест
В восьмой главе книги «Роль читателя» («Lector in Fabula: прагматическая стратегия в метанарративном тексте») контурный образ М-Читателя «Вполне парижской драмы» Альфонса Алле (далее – Драма) был экстраполирован из текстовой стратегии самого рассказа – в соответствии с заявленными теоретическими позициями настоящей книги. Интересно, однако, посмотреть (никак не умаляя достоинство вышеназванного теоретического подхода), не дает ли более эмпирический подход те же результаты.
Эксперимент, описанный ниже (несмотря на свои скромные масштабы), подкрепляет гипотезы, сделанные на чисто теоретическом уровне, и говорит о том, что понятие М-читателя представляет собой достаточно надежный текстовой конструкт.
Эксперимент был проведен с группой читателей в 1977 г. – сначала в Instituto di Discipline della Communicazione e dello Spettacolo (Университет Болоньи), а затем, во время летних занятий, в Centro Internazionale di Semiolica e Linguistica (Университет Урбино). В первой фазе эксперимента испытуемых просили прочитать вслух главы с первой по пятую Драмы, а затем резюмировать (т. е. вкратце пересказать) их содержание. Во второй фазе эксперимента тех же испытуемых просили прочитать вслух главы шестую и седьмую и резюмировать их содержание. Чтение вслух должно было обеспечить скорость чтения, характерную для первого обращения к тексту; предполагалось также получить определенную информацию о поведении наивного читателя.
Анализируя ответы респондентов в первой фазе эксперимента, мы пытались получить ответы на следующие вопросы (которые, однако, эксплицитно не задавались испытуемым):
a) Запоминается ли, что Рауль и Маргарита – муж и жена, одержимые взаимной ревностью?
b) Верно ли понимается содержание двух писем в четвертой главе Драмы?
c) Возникает ли предположение, что Рауль и / или Маргарита собирается (собираются) тайком пойти на бал?
d) Возникает ли предположение, что кто-то из них (или оба) собирается (собираются) принять маскарадный облик гипотетического соперника?
e) Возникает ли в пятой главе отождествление Тамплиера и Пироги с Раулем и Маргаритой (или одного из первых с одним из вторых)?
f) Возникает ли у кого-нибудь подозрение, что в пятой главе задействовано более чем два персонажа?
g) Возникает ли у кого-либо ожидание, что в шестой главе Рауль обнаружит, что Пирога – это Маргарита (или, наоборот, Маргарита обнаружит, что Тамплиер – это Рауль)?
h) Возникает ли у кого-нибудь ожидание, что Рауль обнаружит, что Пирога – это не Маргарита (и / или наоборот)?
i) Предвосхищается ли какими-либо читателями в какой-либо мере тот исход, который имеет место в шестой главе?
Во второй фазе эксперимента мы пытались выяснить:
a) Понимали ли наши испытуемые взаимное неузнавание (в шестой главе
