Роксолана - [91]

– Если ты так считаешь, то почему не попросил, чтобы она дала нам дозволение на свободную торговлю?

– Почему? Потому что я и без нее его сейчас раздобуду. Вот только догоним тех, кто от нее только что вышли. Они нас сами отведут туда, куда следует, и пусть попробуют не отвести! Я тебе, Израиль, говорю: мы с тобой сейчас побывали больше чем у самого султана. Теперь никто не посмеет сказать нам «нет». Эта султанша в точности такая же, как и ее матушка. Помнишь, все нам говорили, что ее покойный муж в точности так ее во всем слушался, хоть и был немалого ума человек.

Оба купца сошлись на том, что в таких делах мужской ум ни на что не годится, и поспешили за секретарем, толмачом и переводчиком. И те действительно взяли их с собой и обращались с ними с величайшим почтением, ибо всемогуща была султанша Эль Хуррем, и кто хоть раз в милости переступил ее порог, за тем следовало ее покровительство, словно благодатный свет солнца.

6

Сладостны мысли о грехе – и тяжек путь праведного человека. А слаще всего те помыслы, что ведут к самым тяжким грехам. И труднее всего их в себе искоренить.

Молодой султанше Эль Хуррем долго казалось, что она истребила в себе злую мысль о первородном сыне своего мужа от другой женщины.

Живя с праведной матерью, она до поры вполне благосклонно следила за тем, как подрастает маленький Мустафа, первенец Сулеймана, как бегает он по зеленым лужайкам садов и как янычары сажают его в седло. У мальчика были блестящие черные глаза и резвость, унаследованные от отца, и сам он был крепче, чем ее сын Селим.

И в это блаженное для Роксоланы время, когда покой воцарился в ее душе, появился на свет ее второй сын Баязид – вылитый отец. И едва она разглядела его черты, как сердце ее вспыхнуло любовью.

Очи и душа ее уже насытились великими торжествами и празднествами, поэтому она попросила мужа, чтобы обрезание Баязида прошло как можно скромнее, а средства, которые должны были пойти на празднование, были переданы госпиталям, больницам и неимущим. Кроме того, она попросила освободить триста невольников и триста невольниц из ее родных краев. И все было так, как она пожелала.

А в часы тишины, которая воцарилась в серале, когда совершался обряд обрезания, почувствовала мать младенца Баязида, что злая мысль, что засела в ней, только надломлена, но не искоренена. Была надломлена, но вот – выпрямилась оттого, что слуги доносили до нее каждое слово, что слышали во дворце и за его пределами от слуг визирей и вельмож. И великая боль стала расти в сердце султанши Эль Хуррем. Росла и закипала, как закипает кровь в болезненно стесненной части тела.

И в одну из жарких ночей, когда муж ее был на охоте, а сама она смотрела на колыбели своих сыновей, сердце Роксоланы взбунтовалось. И воскликнула она, думая о незримых своих обидчиках: «Погодите, погодите! Я еще покажу вам, как на престоле султанов воссядет «сын невольницы» и «внук нищей»!.. И уничтожу ваши старые законы, как вы уничтожаете мое сердце и душу!»

Никого, кроме детей, не было в покоях Эль Хуррем, когда она уронила эти тяжкие слова. И никто их не слышал, кроме всемогущего Бога, который дал человеку свободу творить добро и зло. А над Стамбулом в тот час ползла черно-синяя туча. И молнии то и дело озаряли золотые полумесяцы на стройных минаретах столицы. А дождь крупными каплями падал на широкие листья платанов и шелестел в султанских садах, ветер с силой врывался в ворота сераля и сотрясал окна гарема.

В ту ночь приснился султанше сон.

Вмиг отворились все двери и распахнулись все завесы во дворце султанов, унаследованном от владык Византии. И заблистали полы из эбенового дерева, золота и алебастра, зеркальные стены и потолки. И ангел Господень шел по коридорам и залам дворца и белым крылом указывал на странные образы и тени, что появлялись один за другим на зеркальных стенах и мраморных полах. И увидала султанша суть двенадцати столетий на стенах и все тайные дела византийских императоров и турецких султанов. Узрела светлых и великих, чтивших Бога, в чьих глазах была мудрость. Узрела Ольгу, киевскую княгиню, супругу Игоря и мать Святослава, что приняла крещение в этих палатах – втайне от рода и народа своего. Шла она, тихая и скромная, в белой одежде и молча смотрела на новую царицу из своей земли. Удивилась во сне султанша Эль Хуррем, что только теперь вспомнила эту великую княгиню. Вспомнила и сказала: «Моя задача еще тяжелее, чем твоя!..» А княгиня Ольга прошла мимо молча, только крест еще крепче прижала к груди.

И узрела султанша великие злодеяния, предательства, подкупы и убийства. А при виде одного из них задрожала всем телом: в диадеме, со скипетром в руке, шла какая-то женщина из давних-давних времен, а рядом с ней юноша, и по лицу его было видно, что это – ее сын. А из соседних покоев появились палачи – и мать отдала им свое дитя… И те вырвали очи ее сыну…

Султанша Эль Хуррем закричала во сне. Ледяной пот залил ее лицо, и она проснулась. А когда снова уснула, увидела кары, что настигли злодеев за их преступления. Увидела, как гнила заживо Византия в золоте и пурпуре. Увидела, как предок ее мужа осаждал этот город, руша таранами могучие стены. Увидела весь ряд султанов – вплоть до мужа своего. И вдруг чья-то багровая рука стерла образ молодого Мустафы и возложила на султанский престол малолетнего Селима… Узнала Эль Хуррем милые ее сердцу очи сына. И увидела, как по Стамбулу маршируют три армии и как Селим посылает их к новым битвам…