Роковые сапоги - [2]

У нас необыкновенная няня, лучше ее не найти в целом свете, она ирландка и обожает нашего крошку почти так же нежно, как его мама (хотя это, конечно, невозможно). Она часами гуляет с ним в саду, и я, право же, никак не могу понять, почему Томас ее не любит. Он почему-то считает, что она пьяница и неряха. Но вообще она ужасная грязнуля, и от нее иногда сильно пахнет джином, это правда.

Ну и что же? От этих маленьких неурядиц семейная жизнь только приятней. Как подумаешь, у скольких детей вообще нет ни нянек, ни докторов, как тут не возблагодарить судьбу за Мэри Мэлони и за доктора Бейтса, которому мы заплатили сорок семь фунтов! Представляешь, как серьезно был болен наш крошка, если ему понадобилось столько лекарств!

Но все-таки, милая Элиза, дети требуют огромных расходов. Вот сколько стоит нам одна наша Мэри Мэлони: во-первых, мы платим ей десять шиллингов в неделю, потом стакан бренди или джина за обедом, три бутылки лучшего портера от мистера Трейла в день, — значит, в неделю двадцать одна бутылка, а за те одиннадцать месяцев, что она прожила у нас, получается девятьсот девяносто. Потом сорок гиней доктору Бейтсу за лечение нашего малютки, две гинеи за крещение, двадцать гиней ужин в честь крещения и бал (богатый дядя Джон ужасно рассердился, что его пригласили быть крестным отцом и ему пришлось подарить крошке серебряный стаканчик; он даже вычеркнул Томаса из завещания, ты только подумай! А старый мистер Фиркин насмерть разобиделся, что его не попросили быть крестным отцом, и теперь не разговаривает ни с Томасом, ни со мной); двадцать гиней фланелевые пеленки, кружева, распашонки, чепчики, подгузнички, — детям так много всего нужно, а ведь у нас с Томасом всего триста фунтов в год! Но Томас возлагает огромные надежды на свою ферму.

Если бы ты только видела, в каком прелестном доме мы живем! Он весь скрыт деревьями, и место здесь такое тихое, что, хотя до Лондона всего тридцать миль, почта приходит к нам всего раз в неделю. Нужно признаться, что дороги здесь просто отвратительные; сейчас зима, и мы по колено в снегу и грязи. И все-таки как мы счастливы, милая Элиза! Крошка Бобби, Томас (у него, бедняжки, ужасно разыгрался ревматизм), наш добрый друг доктор, который приходит к нам в такую даль, — нам так хорошо и весело вместе, что мы не променяем нашей деревенской тишины на все развлечения Рэниле[3]. Прощай, милая Элиза, малютка кричит и зовет свою маму. Тысячу раз целую тебя!

Твоя любящая

Сьюзен Стабз».

Вот вам, пожалуйста! Дворянин балуется фермерством, сорок пять гиней изводят на доктора, покупают двадцать одну пинту портера в неделю. Так мои бессердечные родители обирали меня, когда я еще лежал в колыбели.

Февраль. Мороз и вьюга

Я назвал эту главу «Мороз и вьюга» отчасти потому, что февраль и в самом деле месяц мороза и вьюг, отчасти же из-за моих злоключений, о которых я вам сейчас поведаю. Я часто думаю, что первые четыре или пять лет жизни ребенка подобны январю с веселыми святками и каникулами, но после беззаботных праздников нашего младенчества, после елки с играми и подарками, наступает февраль, когда мальчику нужно начинать трудиться и самому заботиться о себе. Как хорошо я помню тот черный день первого февраля, когда я вступил в самостоятельную жизнь и появился в школе доктора Порки!

В школе я взял себе за правило быть осмотрительным и бережливым и, нужно сказать, ни разу в жизни этого правила не нарушил. Прощаясь со мной, матушка дала мне восемнадцать пенсов (у бедняжки просто разрывалось сердце, когда она целовала и благословляла меня); и, кроме того, у меня еще был собственный капиталец, накопленный за предыдущий год. Послушайте, как мне это удалось. Если я видел, что на столе лежат, например, шесть монет по полпенса, я брал одну монетку себе. Если ее недосчитывались, я говорил, что это я взял, и отдавал деньги; если же никто ничего не замечал, то я тоже помалкивал: раз не хватился, значит, не потерял, правда? Так и получилось, что, кроме матушкиных восемнадцати пенсов, у меня скопилось небольшое состояние в три шиллинга. В школе меня звали «Мешок с медяшками» — так много у меня было медных монеток.

Знаете, человек сообразительный сумеет приумножить свой капитал, даже если он учится в первом классе, и мне это удалось неплохо. Ни в каких ссорах я участия не принимал, не был ни первым учеником, ни последним, но никого так не уважали, как меня. И знаете почему? У меня, всегда водились денежки. Возвращаясь в школу после каникул, мальчишки тратили все деньги, что привезли из дому, в первые же несколько дней, и, должен сказать, в это время они наперебой угощали меня и пирожными, и ячменным сахаром, так что своих денег мне не приходилось трогать. Но вот примерно через неделю от их денег ровным счетом ничего не оставалось, и, значит, до самого конца полугодия нужно было перебиваться на три пенса в неделю. Я с гордостью сообщаю вам, что почти все ученики школы доктора Порки отдавали мне из этих трех пенсов полтора, — каково, а? Если, например, Тому Хиксу хотелось имбирного пряника, к кому, по-вашему, он шел просить в долг? К Бобу Стабзу, конечно!