Роковой поцелуй - [7]

— Сколько?

— Пятьсот.

— Идет, — Роберта открыла ящик секретера и вынула свою чековую книжку.

— Пятьсот в месяц! Для начала, дальше посмотрим.

— Не многовато ли?

— Это пустяк в сравнении с тем, что ты можешь потерять, если Элисон вернется и вышвырнет тебя вон. Вы с Джулией не очень‑то благоденствовали, пока не добрались до кошелька лорда Биркхэма. И будь уверена — если законная наследница вернется, я сделаю все, чтобы снять с нее всякие подозрения и обеспечить ее права на Брайархерст.

— Если ты все еще рассчитываешь жениться на ней, знай, я этого не допущу.

— Не беспокойся. Я дорожу своей свободой превыше всего. С тобой в качестве моего банкира я чувствую себя вполне независимо. Да еще и не обязательно спать с тобой, слава Богу!

Роберта заполнила чек; руки ее дрожали от ярости. Она сунула чек прямо Хэдли за пазуху.

— На тебе твои сребреники. Действительно, тебя лучше купить.

Хэдли улыбнулся, потом одарил Роберту сладчайшей улыбкой:

— Спасибо, любовь моя. Ну видишь, мы опять партнеры.

Роберта вздернула подбородок и отвернулась с презрением.

Это утро стало для Элис чередой кошмаров. Взятые из гардероба горничной шляпка и пальто, на несколько размеров больше, чем нужно, сделали ее неузнаваемой, однако экипаж Хэдли слишком бросался в глаза, поэтому она попросила его остановиться примерно за милю до станции, там она сошла и там они расстались. Ей показалось, что это необходимо для конспирации, но сейчас, когда юбка ее намокла и запачкалась — дорога еще не просохла от ночного дождя, — девушка, уже жалела, что проявила такую сверхбдительность.

Мало того, что она обессилела, пока наконец добралась до станции, оказалось, что мест на дилижанс уже нет. Последней каплей стало то, что кучер, взяв с нее двойную плату и пообещав что‑нибудь придумать, просто‑напросто надул ее — дилижанс уехал, а она осталась. Прошел уже час, а лицо Элис все еще горело от унижения и ярости.

До завтра никакого транспорта в Лондон не ожидалось, и вот она отправилась обратно, надеясь найти ночлег в Уодби. Она прошла еще меньше полпути, а ноги уже подкашивались, так что она уже начала раздумывать — а не бросить ли ей эту затею и не вернуться ли в Брайархерст.

Она поставила свой саквояж на обочину и в полном изнеможении уселась на него. Даже злости уже не осталось — так она устала. Шляпка съехала на глаза; не в силах поднять руку, чтобы поправить ее, она просто опустила голову; теперь уже на глаза свесилась выбившаяся из‑под шляпки копна каштановых волос. Она глубоко вздохнула и погрузилась в воспоминания о вчерашнем бале.

Все было так чудесно до этой глупой ссоры с Джулией. Ее наряд, заказанный у французского портного, весь в кружевах и с вышивкой, вызвал массу разговоров завистливых кумушек. Хэдли тоже держался прекрасно: он не стал устраивать никаких сцен, когда она позволила себе немного пофлиртовать с несколькими молодыми людьми, которые не могли остаться равнодушными к ее красоте.

Картина озаренной канделябрами галереи, высоких зеркальных стен, залитых, золотистым светом, изящных фигур, двигающихся в контрдансе, отвлекла Элис от холодной, промозглой реальности. Забывшись, она даже стала напевать какой‑то мотивчик.

Бах! Большой ком грязи, который угодил ей прямо в лицо, вернул ее в тоскливое сегодня.

— Тпру, Соломон! Данте, стой! — послышалось откуда‑то сверху.

Элис с трудом разлепила веки, кое‑как смахнула с лица комки липкой грязи и взглянула вверх. Кучер в богатой ливрее снисходительно глядел на нее с высоты элегантного кабриолета. Позолоченные спицы колес не хотели останавливаться, они колебались в такт нервным рывкам — вперед‑назад, вперед‑назад — еще не успевших успокоиться лошадей. Элис попыталась заглянуть внутрь экипажа: что это за сумасшедший чуть не наехал на нее?

— Мадам, примите мои глубочайшие сожаления. — Голос принадлежал джентльмену весьма приятной наружности; Элис, размазывая по лицу смесь песка и глины, постаралась принять позу оскорбленного достоинства. — Вижу, вы слегка забрызгались утренней росой.

Это прозвучало как попытка извинения, однако в голосе чувствовалась явная ирония, губы сложились в снисходительную улыбку. Благообразная наружность джентльмена почему‑то вызывала у нее раздражение, почти гнев.

Она понимала, что выглядит довольно‑таки нелепо, но в этом была не ее вина, а по крайней мере, отчасти — его. Этот мистер должен был принести ей свои извинения в более подходящей форме.

— Да уж, — отрезала она, пытаясь стряхнуть грязь, прилипшую к юбке, — если бы вы не неслись на такой бешеной скорости, я была бы избавлена от этой малоприятной купели.

Элис продолжала с вызовом смотреть на незнакомца; неожиданно она почувствовала, что ее раздражение необъяснимым образом начинает отступать. Что в нем такого? В его серых глазах мелькали какие‑то задорные искорки — что никак не соответствовало патрицианским чертам его лица. Он производил впечатление аристократа, однако его взъерошенные волосы явно нарушали цельность этого образа.

Незнакомец не сделал ни малейшей попытки выйти из экипажа и помочь ей. Он продолжал сидеть как ни в чем не бывало. Элис прикинула мысленно его рост; высокий, подумала она почти автоматически, намного выше меня.