Роковой бриллиант дома Романовых - [27]

Он ничего не отвечал, впивая как бальзам слова Александры. Потом он резко повернул голову.

— Политика… Чего ты хочешь добиться этим? Оставь Россию в покое. Или ты веришь, что твой Керенский?..

— Я верю в то, что демократия, система духовного освобождения излечит все недуги нашего народа. Совершенно безразлично, называется ли человек, стоящий во главе государства, Керенским или как-нибудь иначе. Я верю в него, потому что я верю в эту форму правления.

Он отвратительно рассмеялся.

— Ты, может быть, веришь лично в него?

— Я верю также и лично в него!

Он прошипел сквозь зубы:

— Мы, значит, враги, Александра. Нет пути, по которому мы могли бы пойти вместе.

— Борис! Мы, быть может, идейные враги… Я должна бороться за свою веру так же, как и ты за свою. Настало время, когда русским женщинам судьбой предназначено бороться и проливать кровь за свою веру и свободу.

Он неподвижно посмотрел на нее. В его воображении ее слова складывались в крест, крест на Голгофе, и позади Александры виднелись страдания, бесконечные страдания. Но вблизи раздавался залп за залпом. Сквозь разбитые окна доносились крики, раздражающие, потрясающие нервы крики масс, вселяя страх и ужас. Дверь широко распахнулась, и в комнату ворвались люди, сидевшие в другой комнате.

— Яковлев, идем! — крикнул один со скуластым лицом и раскосыми монгольскими глазами. — Товарищ Ленин ожидает нас!

— Ленин? — запинаясь, пробормотала Александра. Взгляд ее блуждающих глаз остановился на оклеенной обоями двери, которая раньше, должно быть, была заставлена шкафом. Да, теперь она отчетливо вспомнила — это было тогда, когда Борис однажды проповедовал ей о "свободной любви", о клубах молодежи и о "новой эпохе женских прав". Тогда она ответила ему: — Свобода и хлеб, это я понимаю. Свобода и любовь, — нет! — Борис тогда странным взглядом посмотрел на нее и замолчал…

— Ого! — крикнул кто-то из присутствующих. — Черт побери, Борис! бери свою невесту, а потом марш вперед за народ!

Александра бросила короткий, быстрый взгляд на говорившего. "Я без оружия", — подумала она. Ее взгляд упал на оклеенную обоями дверь. Одним прыжком она очутилась возле ее — дверь заперта. Она уперлась о дверь — к ней протянулись кулаки, в ее ушах раздался грубый хохот, — но ей удалось открыть дверь, и она очутилась на свободе. В руках ее преследователей осталось несколько шелковых лоскутов. Один из них хотел выстрелить ей вслед, но Борис схватил его за руку.

— Стрелять в женщину? — со сверкающими глазами спросил он.

— Что там говорить о женщинах! — крикнул другой. — Сегодня ночью мы будем справлять совсем иную свадьбу.

Борис нахмурил брови и достал из шкафа винтовку и патроны:

— Готово! — сказал он.

— Да здравствует интернациональная революция! — послышалось в ответ.

* * *

Александра очутилась на мрачном дворе. Спасая свою жизнь, она вбежала в соседний дом — оттуда на улицу, — кругом все пусто. Вдруг показался грузовик, на нем люди в военной форме, с винтовками. Грузовик быстро приблизился. Ее взгляд различил форму — это юнкера. Она высоко подняла руку. Грузовик сразу остановился, чьи-то руки подняли ее.

— Куда? — бормочет она, задыхаясь. По всей ее фигуре пробегала дрожь.

— К Зимнему дворцу, — ответил ей юнкер с молочно-бледным лицом и глазами обреченного на смерть.

— Как обстоят дела?

— Мы будем бороться — до последнего…

Тяжелый грузовик грохоча мчался по улицам. Где-то слышалась ружейная стрельба — бежали люди — свистели пули — дальше — дальше…

Они окольными путями достигли Зимнего дворца. Улицы, ведущие к нему, были еще свободны. Они заняты правительственными войсками. Здесь теснился народ. Здесь было заключено какое-то молчаливое перемирие. Солдаты обменивались шутками с толпой, толпа отвечала. Александра слышала все это.

— Боже мой, эти войска непременно перейдут на сторону большевиков — где же Керенский?

XII

Генерал-майор князь Сулковский — или Петр Непомнящий целый день до позднего вечера с мужеством отчаяния защищал телефонную станцию. В первый раз за всю свою жизнь Непомнящий вкусил всю слабость власти и права повелевать.

Уже после полудня в руках большевиков оказались важнейшие пункты Петрограда: войска переходили на их сторону и верными правительству оставались лишь казаки и юнкера.

Попытки большевиков склонить к сдаче юнкеров, защищавших телефонную станцию, не удались. Непомнящий не напрасно побывал в свое время на фронте. Он встретил нападавших врагов сильным ружейным и пулеметным огнем, так что красногвардейцы в панике искали прикрытия. Но, хотя и удалось отбить первые две атаки большевиков, Непомнящий понял, что ему не удастся отстоять станцию, если не случится чего-нибудь, что могло бы изменить общий ход событий этого дня. Матросы, и за ним красногвардейская рвань, наступали медленно, но верно, осыпая из-за прикрытий здание сплошным дождем пуль.

Через два часа непрерывной, яростной перестрелки послышался страшный треск, и все здание задрожало. В правом флигеле здания зияла огромная пробоина. Нападавшие пустили в дело миномет. Двенадцать юнкеров были выведены из строя. У самого генерала кровь сочилась из легкой раны на левой щеке. Он понял, что если большевики, которые все время получали непрерывно подкрепления и с каждым часом усиливали огонь, пойдут на приступ, то маленькой кучке защитников станции грозит неминуемая гибель. Поэтому он решил произвести вылазку.