Роковое зелье - [29]

Даша была другая. И глаз от нее не отвести, и смотреть невыносимо. А эти слезы, которые вдруг повисли на ее ресницах и покатились по щекам, едва не заставили Петра застонать от нового приступа похоти.

Слезы?.. Она плачет? Сквозь шум молодой, жаркой крови в ушах он услышал, как Даша рассказывает о своих скитаниях.

…Больше недели провела она в пути, когда наконец приблизилась к Лужкам. И тут Волчок, который неутомимо и упорно вел ее по проезжей дороге, метнулся в лес с таким жалобным воем, что у Даши сердце оборвалось. Она всю дорогу ожидала чего-то ужасного, а тут поняла, что ожидания сбылись.

Волчок привел ее на малую прогалину в сыром, чахлом перелеске, где царил вечный полумрак. Было нечто кладбищенское, беспросветно-унылое в этом месте, но оно не напоминало о вечном покое – напротив, казалось зловещим. Даже запах стоял здесь особенный – гнилостный, вызывающий тошноту.

Волчок улегся на каком-то холмике, сложенном из пластов дерна, и закрыл глаза. Даша подошла ближе… и упала рядом с псом, когда поняла, что это за холмик. Нет, не зря вспомнила она о кладбище! Вещее сердце подсказало: это могила, в которой нашли последний приют ее отец с матерью. И она замерла рядом с Волчком, почти обеспамятев от горя.

Даша не помнила, сколько времени пролежала так – не в силах ни размышлять, ни даже плакать. В чувство ее привела вечерняя сырость и страх – страх, который вдруг вкрался в душу, поселился там и завладел всеми ее помыслами. Вдобавок забеспокоился Волчок. Вцепился зубами и тащил, тащил с могилы… Еле двигаясь – все тело застыло и одеревенело, – чувствуя себя тоже мертвой, Даша отползла в чащу и замерла, вглядываясь в сгустившийся вечерний полумрак.

Это были два человека в крестьянской одежде: высокий, могучий – и тщедушный, низкорослый. Они вели в поводу коня, через круп которого был перекинут какой-то мешок. В мешке отчетливо вырисовывались очертания человеческого тела… Его сняли с коня и понесли к тому же холмику, на котором только что лежала Даша. Неизвестные разворошили дерн, опустили свою ношу в глубь земную, снова заложили ее и еще нарезали дерна. Холмик зримо вырос. Мужики – слова их были не слышны Даше, а лица мало различимы – сдернули шапки, перекрестились – а потом вдруг расхохотались, довольнехонько подталкивая друг друга, и после этого ушли, уводя за собой лошадь.

Еле живая от ужаса, Даша выбралась из своего укрытия. Волчок жался к ногам, поджимал хвост. Пса обуял ужас… от злодейства, которое свершилось недавно, от стойкого запаха смерти, который властвовал на поляне. Что же говорить о Даше?

Ей было страшно, невыразимо страшно! Но это был не тот темный, нерассуждающий ужас, который охватывает людей на кладбищах. Ей было страшно от человеческой лютости и кровожадности. И больше всего пугало предчувствие, что ужас, испытанный здесь, – это лишь начало кошмаров, которые ей предстоят. Так и произошло, когда она решила в одиночку выяснить, где и как были убиты ее родители, – и только чудом не погибла сама.

Октябрь 1728 года Из донесений герцога де Лириа архиепископу Амиде. Конфиденциально

«Ваше преосвященство, вы, помнится, не поверили мне, когда я писал вам о здешних холодах. А между тем я уже приготовил мой дом к зиме. Снега пока нет, но морозы начались уже сильные, и дай Бог, чтобы король приказал мне выехать отсюда, прежде чем окончится зима, ведь на санях ехать лучше, чем как-нибудь иначе.

Вы приказывали мне поддерживать известие о предполагаемом супружестве нашего инфанта Дон Карлоса с великой княжной Натальей Алексеевной. Несмотря на то, что кажется просто невероятным быть такими доверчивыми, как русские (а при всей своей изощренной хитрости они верят в подобные сказки, словно дети), весь двор вполне проглотил наживку. Я заметил, что обращение со мною великой княжны, и прежде весьма обходительное, теперь можно назвать необычайно хорошим. Видно, что она бесконечно желает этого фантастического брака. Я,в свою очередь, буду поступать по вашей инструкции, с величайшим благоразумием, не навязываясь, не заходя далеко, не отталкивая прежде времени, пока нам не удастся вполне соблюсти здесь все наши интересы. Не буду говорить ни да, ни нет.

Великая княжна нездорова, редко выходит из комнаты, но ее гофмейстерина по имени Анна Крамер, расположение которой мне удалось купить с помощью некоторых подарков, передает, что все разговоры великой княжны вертятся на том, чтобы разузнать об обычаях и климате Испании. И если кто скажет, что Испания ей не понравится (она не хочет, чтобы об Испании говорили дурное, а только хорошее), она отвечает: все равно, пусть только приедет инфант Дон Карлос, тогда увидим. И так как ей очень нравится говорить о нашем дворе и вообще об Испании, то это и делают ее приближенные, желая доставить ей удовольствие. Увлеченность великой княжны мифической идеей брака с испанским принцем настолько сильна, что она даже поссорилась на этой почве с камердинером императора и своим дальним родственником господином Лопухиным.

Причина этой ссоры достаточно любопытна, излагаю вам эту историю.

Надобно вам сказать, что подземные ковы англичан не имеют себе предела. Они начали распространять весть, подобные которой фабрикуются редко! Барон Остерман буквально на днях сообщил мне: ходят слухи, будто ему поручено начать со мной переговоры относительно женитьбы царя на нашей инфанте, как будто ее брак с португальским принцем не состоялся! Это известие пришло к нему от графа Мафея, сардинского посла, и чрезвычайно встревожило французский двор. До тех пор пока Остерман не начал во всеуслышание смеяться над этой глупостью, повторяя: «Дай Бог, чтобы ее католическое величество родила дочь, чтобы отдать ее нашему императору!», подобные разговоры ходили и по хитрому и лукавому Кремлю. Некоторые, в числе их был и господин Лопухин, восприняли их всерьез. На беду, случилось так, что он оказался в покоях великой княжны, когда та вновь начала рассуждать о своих матримониальных планах. И господин Лопухин имел неосторожность сказать, что состояться может только лишь один союз с испанским двором: либо брак императора с инфантой, либо – великой княжны с Дон Карлосом, однако, поскольку брат обладает в этом случае преимуществами над сестрой как мужчина, к тому же речь идет о союзе государственном, то явно предпочтение будет отдано браку русского царя с испанской принцессой, а вовсе не замужеству великой княжны. Сам я при сем выпаде не присутствовал, однако Анна Крамер рассказывала, что голос государева камердинера звучал чуть ли не вызывающе.