Роковая монахиня - [35]

— А хозяйка думает, ты смертельно болен, Патрик! — ухмыльнулся Том, когда он, не заставив себя долго уговаривать, занял место за небольшим столом рядом с четырьмя уже сидевшими там собутыльниками.

— Так оно и есть, Томми — ик — пробормотал Патрик, мучившийся сегодня от страшной икоты. — Так оно и есть! У меня — ик — у меня сильная лихорадка! Вот я и изгоняю ее теперь, Томми — ик — гомеопатически, как говорят доктора — ик — милый мой!

— Странная лихорадка, Падди, — сказал Том, который уже положил свою шляпу и начал устраиваться поудобнее, — странная лихорадка! Напоминает мне гашение извести. Чем больше льешь, тем жарче она становится, Падди!

— А как дела у Мисс в монастыре? — ик — спросил теперь Патрик, вытянув ноги под столом, а руки поверх него перед собой, слегка наклонив в сторону голову и глядя на Тома хитрыми и покрасневшими от возлияний глазами. — Что поделывает — ик — добрая старушка?

Патрик не постеснялся назвать почтенную даму доброй старушкой. Однако хуже всего было то, что Том, который обычно, казалось, испытывал неописуемое благоговение перед своей госпожой, ни в малейшей степени не возмутился этим, а лишь взял свой вновь наполненный стакан и выпил с Патриком за здоровье этой самой доброй старушки.

Тем временем добрая старушка, а вместе с ней и Дороти и даже кухарка Рози были не на шутку обеспокоены, когда посланный с супом Том не возвратился к наступлению сумерек, и хотели уже было послать другого человека в хижину Патрика. Как раз в тот момент, когда все трое собрались наверху на своего рода военный совет, внизу позвонили в дверь. Это был Том. Рози мгновенно бросилась ему открывать и издала довольно громкий крик, когда увидала его раскрасневшееся лицо и осоловелые глаза. Однако у Тома хватило ума не пускаться в объяснения, и Рози, пожалуй, даже рассердилась бы на него, поскольку он забыл сказать ей свое обычное «добрый вечер», если бы он не прошептал, прижимая к лицу носовой платок, что он чувствует себя неважно и что болезнь Патрика, по всей видимости, заразная. Затем он быстро проскользнул мимо нее в свою каморку и лег в постель. И когда старая Дороти через некоторое время со страхом и трепетом вошла к нему с чашкой чая, который она срочно приготовила, Том лежал, полностью закрывшись одеялом, так что даже не было видно его лица: настолько сильно его бил озноб. Вся кровать прямо ходила ходуном.

К счастью, на этот раз бедные женщины отделались легким испугом, потому что на следующее утро Том чувствовал себя значительно лучше и даже смог после десяти подняться с постели и заняться своими обычными делами.

Миновала пятница. За весь день о Патрике не было ничего слышно. Но на следующий день, около полудня, служанка из имения принесла по обыкновению свежее масло и известие, что Патрика О’Фланнагана якобы час назад хватил удар и он умер и что оттуда, из «ирландского дома», как называли его лачугу жители деревни, уже было слышно поминальное песнопение.

В этом сообщении, впрочем, не было ничего неожиданного. Патрик был известен как сильно, даже чрезмерно, пьющий человек. И в том, что у таких людей чаще всего и случается удар, не было ничего нового. Больше всех испугался Том. Еще совсем недавно они с ныне покойным так весело провели время. И хотя Том не мог забыть, как он сам был изумлен тем неимоверным количеством виски, которое Патрик вливал в себя, ему все же казалось, что смерть пришла уж слишком быстро и неожиданно, чтобы забрать, надо признаться, давно созревшую для нее жертву.

Теперь для покойного Мисс уже ничего не могла сделать. Он был протестант, а она — католичка. Его нельзя было даже похоронить на их кладбище, хотя сама она была далека от того, чтобы иметь на этот счет какие-то личные предубеждения. С другой стороны «ирландского дома», всего в полумиле, находилась небольшая протестантская церковь, куда старая миссис О’Фланнаган регулярно ходила на богослужения. Так что в любом случае Патрика должны были похоронить там.

Из своего окна Мисс могла видеть небольшой одиноко стоящий домик по ту сторону низких зарослей ивняка, занимавших пространство между имением и домом. В воскресенье во второй половине дня из другой деревни был доставлен гроб, в него положили тело и вечером того же дня отправили его в последний путь.

Мисс и Дороти стояли у окна, когда показалась небольшая процессия. Тут Дороти молитвенно сложила руки и со слезами, навернувшимися на глаза доброй старой девы, сказала:

— Вот и несут они бедного, бывало, всегда такого веселого и бодрого Патрика О’Фланнагана и положат его в холодную сырую землю! Сколько гробов он сколотил для других! Атеперь он сам лежит в таком дощатом узилище! Скверная все-таки эта штука — смерть. А что теперь его бедная мать…

— Пока она жива, она не должна ни в чем нуждаться! — быстро проговорила Мисс. — Пусть только пройдут первые траурные дни, Дороти! Потом ты сама сходишь к ней и успокоишь ее тем, что в отведенные ей на этом свете дни она не будет вынуждена заботиться о хлебе насущном.

— Ах, сударыня, — сказала неожиданно старая Дороти, вытирая глаза и слегка отвернувшись, — вероятно, умышленно — от своей госпожи, — может быть это глупо, но мне кажется, что не скажи Патрик тогда, когда он был здесь последний раз, что он, мол, доделает кладовую до вторника живым или мертвым, все было бы по-другому! Ведь грешно было так говорить! И разве не за это его покарал бог!