Рогнеда. Книга 1 - [3]

— Сидит, награды дожидается. За то, что выдал беглого преступника… Как поступить прикажешь?

Иван Васильевич устремил взор на окно, забранное венецианским стеклом. Там, за стенами, шумел город — непокорный, буйный, требующий постоянного его, царского, пригляда.

— Гришку заковать в железа. Это вместо награды ему будет. Неча бегать от хозяев… И так беглых хватает на Руси-матушке! Ваську отдай Малюте. Мне до него дела нет. Пусть вызнает все и, если правда то окажется, что зло умышлял, тогда на дыбу его.

Вельский склонился еще ниже, прошептал почти в самое ухо:

— Прости меня, государь. Но мнится мне, что оболган Васька этот. Потому и хочет просить милости твоей.

— Крутишь ты что-то, Богданка! — Царь сдвинул брови. — Ты ж только мне толковал, что подьячий правдивость свою под пыткой доказал! А теперь сомнения имеешь?

Опричники вмиг напряглись, смотрели зло, с ненавистью, готовые по первому слову государя кинуться вперед и рвать на части бывшего царского любимчика. Бояре, кто был рядом, потупили глаза, пряча злорадствующие ухмылки.

Вельский легко предугадывал настроение царя. Знал когда обратиться с просьбой, а когда лучше держаться подальше, чтоб не навредить себе. Потому и держался столько лет возле государя. Сейчас он понял, угадал, что гнев царя напускной, показушный. Сегодня царь не склонен проливать кровь, и Вельский как никто другой знал это.

Оттого и решил он сказать ему про Ваську Колычева. Да и что греха таить, не бескорыстно. Успел тот сунуть ему перстень красоты неописуемой, красовавшийся сейчас на большом пальце ближнего боярина. И шепнул, что отблагодарит достойно, если удастся выйти из Разбойного приказа. Виновен Васька, аль нет — жизнь покажет. Куда ему деваться от верных слуг царевых? Надобность будет, везде сыщем — нигде ему не укрыться. Но почему-то думал Богдан Яковлевич, что и действительно — оболгали завистники Ваську, оттого и попал тот в застенок пыточный.

— Милости он твоей просит. — Вельский склонил голову еще ниже. — Прости никчемного раба своего, что взял на себя смелость помыслить о недостойном. Тебе решать государь, прав он или нет.

— Милость моя всем нужна, — проворчал Иван Васильевич, успокаиваясь. — Да только меня кто помилует?.. Один лишь только Господь, если будет на то его воля… Настырен ты, Богданка. Ну, да ладно, зови Ваську! Послухаем, как тот будет изворачиваться.

Ваську ввели, бросили на колени перед царем. Тот сделал попытку приблизиться, но один из опричников наступил на полу запыленного кафтана. Затрещала когда-то дорогая материя.

— Оставь! — Иван Васильевич шевельнул пальцем, и опричник отошел, не сводя настороженного взгляда с преступника. Кто знает, что у того на уме. А ну как — кинется на царя? Охрани Господь от такой напасти!

Васька подполз, прикоснулся губами к царевой золоченой туфле.

— Не вели казнить, государь. — Побелевшие губы дрожали, по щекам текли слезы. — Проклятые ляхи возвели хулу на верного раба твоего. Хотели извести меня и весь род наш.

— Хулу, говоришь? — Иван Васильевич нагнулся, схватил Ваську за волосы, прошипел, сузив глаза от бешенства: — А с ляхами кто сносился? Кто хотел ворогов привести под город Коломну? Почто такое удумал? Ну!!! Говори, смерд, а то велю собакам скормить.

— Не… Не… Го… Го… — Слова застревали в горле.

— Что мычишь, непотребный? Али язык проглотил? — Иван Васильевич отпустил Ваську, откинулся на троне.

Бывший боярин, а ныне смерд, преступник, тать, попытался подняться, но сила в руках иссякла. Ослабли они то ли от страха, то ли от бессилия. Зато вернулся голос. И он заголосил — быстро, сбивчиво, боясь, что царь не выслушает до конца и велит тащить вон из полатей:

— Государь, невиновен я!!! Ляхи проклятущие зло на меня поимели за то, что обозы мои да караваны с разным товаром, по твоему царскому повелению, в обход ляшской стороны торговать пошли. В Свитьод[7] и далее — в полуночные страны. От того они большой убыток стали терпеть, а на меня зло копить… Не единожды я получал от них подметные грамоты, чтобы отступился от царского поручения. Но я на своем стоял твердо и за то великое поругание имел, — Васька всхлипнул. — Батюшка мой хворый лежит, того и гляди — помереть может со дня на день. А меня как последнего раба кинули в застенок… За что, государь?

Васька замолчал, рукавом вытирая катившиеся слезы.

Иван Васильевич взглянул на Вельского. Тот кивнул, добавив:

— Отец его, Твердислав, три года назад грамоту получил. Велено ему было караваны и иные какие товары в ляшской земле не торговать, а вести дальше. Распорядился ты, государь, сделать это оттого, что купцов наших и торговых людей там всячески притесняли и обижали.

Иван Васильевич смотрел на распростертого человека. Пока Вельский говорил, в голове неторопливо ворочались мысли. Васька перестал елозить рукавом по мокрому лицу, выжидательно смотрел на царя. Понимал, что сейчас решается его судьба.

— Поднимите его!

Двое опричников подхватили Ваську под руки, подняли. Тот, не в силах стоять, обвис, словно куль на руках стражников. Они его встряхнули, да так, что голова Васьки мотнулась из стороны в сторону, и оставили стоять на дрожащих ногах.