Рога - [14]

Следователь по фамилии Картер начал допрос с того, что положил перед ним ее фотографию. Позднее, когда Иг остался в камере один, этот снимок непрерывно стоял у него перед глазами. Белая Меррин лежала на спине на фоне побуревших листьев, ее ноги были сжаты, руки раскинуты, волосы рассыпались по земле. Ее лицо было темнее земли, рот полон листьев, из-под волос на скулу вытекала струйка крови. На ней все еще был его галстук, широкая полоска ткани скромно прикрывала грудь. Иг не мог изгнать эту картину из своего воображения. Она била ему по нервам, крутила схватками желудок, пока в какой-то момент — неизвестно когда, часов в камере не было — Иг не упал на колени перед унитазом из нержавейки и его не вырвало.

На следующий день он боялся встретиться с матерью. Он пережил худшую ночь в своей жизни, и нетрудно было догадаться, что и для нее это тоже была худшая ночь. Он никогда еще не попадал ни в какие неприятности. Она наверняка не могла уснуть, он представлял себе ее сидящей на кухне в ночной рубашке с чашкой остывшего травяного чая, с красными глазами и бледной как смерть. Отец тоже наверняка не спал, а сидел вместе с ней. Иг не был уверен, сидел ли отец подобно ей тихо как мышка, не видя никаких перспектив, кроме как ждать, или он, злой и возбужденный, расхаживал по кухне, рассказывая ей, что они теперь сделают, и как они все устроят, и на кого он завтра обрушится, как мешок долбаных шлакоблоков.

Иг заранее твердо решил не плакать при встрече с матерью, и он не плакал. И она тоже не плакала. Его мать подготовилась к этой встрече, как к обеду с членами попечительского совета, и ее узкое живое лицо светилось спокойствием. А вот отец, тот, похоже, недавно плакал. Деррик с трудом фокусировал взгляд, изо рта его дурно пахло.

— Не говори ни с кем, кроме адвоката, — сказала мать. Это были первые слова, сошедшие с ее губ. Она сказала: — Ничего не признавай.

— Ничего не признавай, — повторил отец, стиснул его в объятиях и начал плакать.

В паузах между всхлипываниями Деррик бормотал: «Мне все равно, что там случилось», и тут впервые Иг осознал: они верят, что он это сделал. Такая мысль даже у него не появлялась. Даже если бы он это сделал — даже если бы его поймали на месте преступления, — родители, казалось Игу, будут верить в его невиновность.

К вечеру Иг уже вышел из участка; глаза ему резал сильный косой свет октябрьского солнца. Ему не предъявили обвинений. Его так ни в чем и не обвинили. Но и не оправдали. Он до сегодняшнего дня считался «личностью, представляющей интерес».

На месте преступления были собраны улики, возможно, и образцы ДНК — Иг точно не знал, ведь полиция не разглашала подробностей, — и он всем своим сердцем надеялся, что, когда вещественные доказательства будут проанализированы, его очистят от всяких подозрений. Но в лаборатории штата, находившейся в Конкорде, случился пожар, и все образцы, собранные около тела Меррин, погибли. Эта новость ошарашила Ига, словно обухом по голове. Тут уж трудно было не стать суеверным, не решить, что против него сплотились темные силы. Это надо ж такое невезение! Единственной уцелевшей уликой был отпечаток чьей-то покрышки «гудиер». Игов «гремлин» был обут в «мишлены». Но ничто из этого не являлось твердым указанием ни в одну ни в другую сторону, и, если не было серьезных улик, что Иг совершил преступление, не было и ничего, что бы полностью освобождало его от подозрений. Его алиби — что он провел эту ночь в пьяном одиночестве, отключившись в своей машине на задах какой-то дурацкой пышечной, — даже ему самому казалось жалкой, отчаянной ложью.

В первые месяцы после этого события об Иге заботились, словно о ребенке, вернувшемся домой с тяжелым гриппом; родители старались помочь ему справиться с болезнью, кормя его куриным бульоном и снабжая книжками. Они буквально крались по собственному дому, словно боясь, что шум повседневной жизни может его побеспокоить. Было забавно, что они так о нем заботятся, хотя при этом считали возможным, что он жутко поступил с девушкой, которую и они тоже любили.

Но после того, как дело против Ига развалилось и непосредственная угроза исчезла, родители как-то отошли от него, убрались в свою скорлупу. Они любили Ига и готовы были защищать от обвинения в убийстве всеми доступными способами, но, похоже, были бы рады, если бы он ушел, когда стало окончательно ясно, что тюрьма ему не грозит.

Он прожил у них девять месяцев, но ни на секунду не задумался, когда Гленна предложила ему разделить ее квартплату пополам. После переезда к ней он встречался с родителями, только когда навещал их дома. Они не встречались в городе, чтобы перекусить, сходить в кино или магазин, и они никогда к нему не заходили. Случалось, что Иг, забегая в свой старый дом, узнавал, что отец в отъезде — во Франции на джазовом фестивале или в Лос-Анджелесе работает над саундтреком. Он никогда не знал отцовских планов заранее, и отец никогда не звонил ему сказать, что будет в отъезде.

Иг невинно болтал на крыльце со своей матерью о всякой ерунде. Когда Меррин убили, он как раз собирался ехать работать в Англию, но после того, что случилось, всем этим планам пришел конец. Он говорил матери, что хочет вернуться в университет, что написал заявление в Брауновский и Колумбийский. И он действительно их написал, они лежали на микроволновке в квартире Гленны. Одно из них использовалось в качестве бумажной тарелки для пиццы, а другое было сплошь испятнано коричневыми серпиками от кофейной чашки. Мать охотно ему подыгрывала, одобряя и ободряя, и никогда не задавала неудобных вопросов, вроде когда же его вызовут на собеседование или собирается ли он подыскать себе какую-нибудь работу, чтобы не сидеть без дела до поступления. Ни один из них не хотел нарушать хрупкую иллюзию, что все возвращается в нормальное русло, что у Ига все еще впереди, что его жизнь продолжится.