Родовое проклятие - [102]

Бойл достал виски, и она поднялась, чтобы принести стаканы. Потом, снова усевшись на пол и дождавшись кивка от Брэнны, раздала всем.

— Кажется, получилось.

— Пошумели чуть больше, чем хотели. — Как и Фин, Коннор прислонился спиной к шкафу, только напротив. Теперь и его лицо блестело от пота — от приложенного усилия, от боли. — Но мы задали ему приличную трепку, а сами целы и невредимы.

— Он будет думать, что мы струсили, — сказала Брэнна. — Решит, что мы друг с другом перегрызлись, а теперь и вовсе зализываем раны и не знаем, стоит ли вообще предпринимать следующую попытку.

— И когда через два дня мы на него нападем, то спалим дотла прежде, чем до него дойдет, что его надурили. Чудесный спектакль, раз — и готово. — Коннор поднял стакан. — Блестящая идея, Мира, любовь моя. Есть все шансы повернуть ход событий раз и навсегда. Недаром я тебя люблю.

Он выпил, все последовали его примеру, но Мира в задумчивости держала стакан.

— Виски не хочется? — спросил он.

— Жду, пока сердце дрогнет. Для меня это своего рода шок. Почему бы тебе не повторить? Возможно, тогда до меня дойдет.

Коннор отставил стакан и на коленях приблизился туда, где она сидела на полу.

— Мира, я тебя люблю и всегда буду любить.

Она осушила свой виски и встала рядом с ним на колени.

— Нет, не дрогнуло. Но если подумать… каким слабым и глупым должно быть сердце, чтобы дрогнуть от любви? Вот твое, к примеру, дрогнуло бы? — Она прижала руку к груди. — Давай проверим. Коннор, я тебя люблю и всегда буду любить.

— На секунду остановилось. — Он накрыл ее руку своей и поднес к груди. — Но страха нет. И сомнений тоже. Чувствуешь? Оно танцует от радости.

Мира рассмеялась.

— Коннор О’Дуайер по прозванию Танцующее Сердце. Ты мне подходишь.

Она обхватила его руками и поцеловала.

— Может быть, нам тогда лучше удалиться? — предложил Бойл. — Оставить вас тут вдвоем, в кухне на полу?

— Я дам знать, — пробурчал Коннор и продолжил целоваться.

Он встал, помог подняться Мире, взял ее на руки и легонько подбросил. Она счастливо засмеялась.

— Но если подумать… мы лучше сами удалимся.

Под дружный хохот он унес ее из комнаты.

— Это то, о чем ты всегда мечтала, — сказал Фин Брэнне.

— Всегда знала, что это возможно, чувствовала, что это должно произойти… И — да, я действительно об этом мечтала. — Она вздохнула. — Поставлю чайник.

Позже, лежа в постели в обнимку с Мирой в тишине уснувшего дома, Коннор спросил:

— Это бой на тебя так подействовал? Вопрос жизни и смерти придал твоему сердцу твердости?

— Ты забрал себе его боль.

— Не понял: чью боль?

— Там, в кухне. Фин сопротивлялся, но ты не мог допустить, чтобы он страдал, и поэтому взял себе его боль. Я подумала: вот он какой на самом деле. Человек, готовый принять на себя боль друга — или просто чужую боль. Сильный и добрый человек. Веселый, музыкальный, верный. И он меня любит.

Она положила руку ему на щеку.

— Я любила тебя столько, сколько себя помню, но я не позволяла себе этой любви, не позволяла иметь этот дар, о котором ты говорил, не позволяла его давать. Это все от страха. А сегодня, когда я за тобой наблюдала — сначала в пылу сражения, потом в ярком свете кухонной люстры, я подумала: как можно бояться того, что я люблю? Зачем я упорно убеждаю себя, что могу превратиться в подобие своего отца? Разве можно допустить, чтобы его поступок определил всю мою жизнь? Я в долгу перед Кэвоном.

— Кэвоном?

— Он думал, что если вызовет мне видение моего отца, то этим меня оскорбит, унизит и потрясет. И это ему удалось, но только из-за меня самой. А когда я ясно увидела свои комплексы, мне начала открываться правда. Отец ушел не от меня, или от моей матери, или от остальных. Он ушел от собственного позора, от своих ошибок и неудач, потому что не мог больше стоять и смотреть на них в зеркало.

— Но ты же всегда стоишь и смотришь.

— Я пытаюсь, но дело в том, что я все время смотрела не под тем углом. Я не давала себе сделать правильные выводы. Это моя мама осталась после его ухода опозоренной, это она, со свойственной ей нерешительностью, продолжала жить со всеми его ошибками и неудачами. И она защищала меня и моих братьев с сестрами — даже тогда, когда мы уже выросли. Теперь она счастлива, свободна от прошлого, пусть она этого, возможно, и не осознает. И я тоже от него свободна. Так что перед Кэвоном я в долгу. Но это не остановит меня, когда придет время отправить его в ад.

— Тогда я тоже перед ним в долгу. И мы отправим его в ад вместе.

В последующие два дня самым трудным для Коннора было вне дома сдерживать радость, которую он так и излучал. Приходилось заниматься делами, всячески избегая контактов с Мирой, пока они не возвращались под надежный кров.

Пару раз он уловил, как Кэвон прощупывает почву, очень легко и осторожно. Отчасти причиной этой осторожности, конечно, были его синяки и раны, ведь друзья не оставили негодяя безнаказанным.

Он явно сделался слабее, чем раньше, и считал, что их команда понесла большие потери, тогда как на самом деле она была сильна и жизнеспособна как никогда.

И все же…

— У тебя еще есть сомнения, — сказал Коннор Брэнне. До решающего удара оставалось всего несколько часов, и он приехал домой, чтобы по мере сил помочь с последними приготовлениями.