Родом из Переделкино - [22]

С первым залпом, грянувшим в замершей от ужаса Праге, на территорию бывшего СССР сквозь рев и гул глушилок хлынули вопли отчаяния – призывы к солдатам не стрелять в своих же братьев-славян, к танкам – не давить, мольбы к интеллигенции, и непосредственно к писателям, – заступиться, не дать разгромить окончательно остатки завоеванной демократии. Несмотря ни на какие преграды, до нас доносились голоса тех, кто пытался прорваться к свету и свободе.

И что последовало потом?! «Народ безмолствовал» – как всегда?!

Ничего подобного – группа правозащитников численностью восемь человек, по сообщениям «Голоса Америки», вышла на Красную площадь с плакатами, в которых выражался протест против вторжения нашей армии в Чехословакию. Газета «Монд» назвала эту демонстрацию протеста «Пять минут свободы». По прошествии этих пяти минут протестующих посадили в машины и в полном составе доставили на Лубянку...

К тому же отдельные писатели, а вернее, только один из них – а именно Евгений Евтушенко направил в ЦК КПСС телеграмму, где он заявил о своем категорическом несогласии с принятым решением о вводе армии стран Варшавского договора в Прагу...

Остальные писатели промолчали. И кто в них кинет камень за это?

* * *

Евгений Евтушенко, если не ошибаюсь, с конца 60-х годов тоже был жителем Переделкино. Когда у Евтушенко появились дети, можно было, гуляя по переделкинским аллеям, наблюдать его высокую фигуру в саду возле его скромной дачи в кругу семейства – молодая жена Маша, двое детей. Счастливая пора!

Нам с мужем однажды довелось провести целый вечер и часть ночи с Евтушенко и тогдашней его женой Галей, но не будем забегать вперед.

* * *

– Никаноровна! Вам истопник не нужен? – с таким возгласом обычно появлялся во дворе нашей дачи молодой человек грузинской наружности, тогда еще в военной форме, наш сосед, как раз из тех, кто подкрался к нам, так сказать, с тыла.

После войны в Переделкине восстановилась наша обычная жизнь. Возглас молодого человека относительно истопника был обращен к моей бабушке Татьяне Никаноровне, а сам молодой человек был Сергей Паустовский-Навашин, приемный сын Константина Георгиевича Паустовского, недавно поселившегося на задней просеке тогда еще не столь густо заселенного Переделкина. Он построил себе частную дачу, в которой по сию пору проживает семья Навашиных-Паустовских. Напрасно мы с Женей Катаевой вели непримиримую войну с разметкой будущих дачных участков. С семьей Навашиных-Паустовских нам предстояло подружиться, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь.

Происхождение Сергея Навашина-Паустовского имеет глубокие корни. Потеряв в раннем детстве родную мать – красавицу грузинку из знатного рода Абзианидзе, маленький Сережа был воспринят второй женой его отца – профессора-биолога М.С. Навашина как родной и обожаемый и таковым оставался для Валерии Владимировны Валишевской до последнего ее вздоха. Впоследствии Валерия Владимировна вышла замуж за классика советской литературы Константина Паустовского, и он с не меньшей любовью относился к своему пасынку, а вскоре его усыновил.

К этому надо добавить, что дедом Сергея по отцовской линии был корифей биологической науки, знаменитый академик Сергей Гаврилович Навашин, еще до революции в 1901 году избранный членом-корреспондентом Императорской Академии наук, а затем ставший действительным членом уже советской Академии наук.

История Валерии Владимировны, приемной матери Сергея, полна таинственных поворотов судьбы, разочарований и свершений.

Полька по рождению, «гордая панночка», как ее тогда называли, она провела свою молодость в Тифлисе, куда переехала ее семья из Петербурга в самом начале ХХ века и прожила там до 1929 года. Юная Валерия благодаря своему брату Зигмунту Валишевскому, начинающему художнику, оказалась в кругах революционно настроенной тифлисской молодежи, среди которой в те времена блистали Маяковский, Бурлюк, Крученых, братья Зданевичи, Кирилл и Илья, и сам Зигмунт Валишевский. Легендарная фигура Зиги – польско-грузинско-русского живописца – поражала всех неповторимостью таланта, как бы вобравшего в себя художественные традиции Запада и Востока, модерна и наива, городского изыска и фольклора. Сам Зига с его беспечным нравом, зажигательным юмором в сочетании с беззаветной преданностью главному делу своей жизни – запечатлевать в картинах изменчивые формы окружающего мира – стал воплощением образа творца, пожертвовавшего ради искусства тем небольшим ресурсом здоровья, который был ему отпущен. Зига совершил подвиг – после ампутации обеих ног, в лежачем положении со специально сооруженного для него помоста, он расписал плафон Краковского замка Вавель, и только после завершения работы, находясь еще на помосте с кистью в руках, покинул этот мир.

* * *

...Только что все наши взоры были прикованы к замку Вавель, когда в нем хоронили в саркофаге на вечные времена трагически погибшего в авиакатастрофе 10 апреля 2009 года президента Польши Леха Качиньского и его жену Марию. Еще раз подумаешь о том, как все взаимосвязано на этой нашей планете.

* * *

Валерия по темпераменту была под стать своему брату. Увлеченная, как водилось в их обществе, идеями футуризма, Валерия в экстравагантных нарядах собственного производства и с разрисованным яркими красками лицом была признанной царицей городских карнавалов и кружила голову многочисленным поклонникам. В их толпе вскоре оказался ненадолго заехавший в Тифлис, но основательно тут застрявший начинающий писатель Константин Паустовский, уже известный в литературной среде. Импульсивная, непредсказуемая и неуловимая Валерия сильно поразила его воображение и надолго врезалась в память. Однако ждать свою «Звэру», как любовно он потом ее называл, ему пришлось ее более десяти лет – до середины 30-х годов.