Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев - [34]

Все это оказывало сильнейшее воздействие на окружающую среду. На большей части территории северной Евразии исчезли сосновые леса. К югу от ледниковой шапки простиралась перигляциальная тундра, образуя пестрый ковер из морозоустойчивых мхов, лишайников и карликовых деревьев, которые, если сильно постараются, могут дорасти до колена. Еще южнее начиналась тундростепь, напоминающая некоторые районы сегодняшней Сибири, но с таким набором растений, которому сейчас нет аналогов. Ветры носили ароматы душистых трав, злаков и кустарников; весной земля покрывалась изумрудной зеленью, а осенью пылала багрянцем.

Существовали микросообщества с более пышной растительностью, а пыльца и древесный уголь указывают на то, что некоторые деревья все же сохранились. В ущельях среди рек прятались гибкие березы и даже оставшиеся после межледниковья дубы и липы. Восточнее, ближе к Азии, степь перемежалась с тайгой — любимым лосями[68], но труднопроходимым болотистым хвойным лесом. Даже в защищенных от холода южных краях вокруг Средиземного моря растительный мир отреагировал изменениями на более сухие условия.

В большинстве своем неандертальцы избегали по-настоящему арктических условий. Например, на севере Франции богатые археологические свидетельства о поздней МИС 5 практически исчезают лишь с приходом резкого, устойчивого холода в МИС 4. Одни, возможно, переместились южнее, другие вымерли, а редкие памятники периода МИС 4, вероятно, связаны с кратковременными периодами потепления. Шерстистый носорог и мамонт тоже оставили суровую тундру настоящим экспертам по выживанию в арктических условиях, таким как северные олени и песцы. Еще более матерыми были овцебыки, приспособившиеся к жизни в условиях лютых холодов и глубокого снега, — они двигались к югу только на пиках оледенения. Удивительно, но иногда встречаются памятники, где вместе с костями овцебыков находят каменные орудия. Они свидетельствуют о том, что неандертальцы были достаточно стойкими, чтобы хотя бы временно справляться с предельными нагрузками в сложных условиях ледникового периода. Все же им было гораздо комфортнее в тундростепи, как на стадии МИС 3, населенной почти такими же обширными стадами, как те, что ходят сегодня по огромным африканским пастбищам. Современное детальное представление о климате и окружающей среде плейстоценовой эпохи, безусловно, придает «гиперарктическим» объяснениям анатомии неандертальцев еще менее логичный вид.

От побережья до вершины

Неандертальцы сотни тысяч лет мчались на климатических американских горках, справляясь с экстремальными погодными условиями. И не только температур коснулось развенчание мифов об их мире, но и географии. Они жили далеко за пределами европейских регионов, где впервые были обнаружены, хотя долгое время считалось, что это самое сердце их ареала обитания. Размах географического присутствия показывает, что, хотя они благополучно приспособились к тундростепи, все же родная для неандертальцев экосистема — это средиземноморские леса. Полуострова вроде южной Италии оставались достаточно теплыми для выживания бегемотов после МИС 5, и, насколько мы можем судить, такие ландшафты всегда, вплоть до последнего конца, служили неандертальцам оплотом.

Начнем с юго-западной оконечности Европы, с Гибралтара. Здесь в Средиземное море врезается огромная скала, единственное место в Европе, где до сих пор лазают по утесам дикие макаки. Анализ ДНК показывает, что они — не древние реликты, а переселенцы из Алжира и Марокко; если посмотреть на юг, сквозь дымку над морем можно разглядеть Северную Африку[69]. Но и плейстоценовые приматы жили здесь в виде неандертальцев. Хоть и крошечный, длиной всего 6 км, Гибралтар — это насыщенный экосистемами микрокосм с удивительно стабильными условиями даже во времена самых страшных климатических потрясений. В течение многих десятков тысячелетий здесь выживали оливковые рощи, гекконы и даже древесные лягушки, избежав суровых засушливых условий более северной Иберии. С точки зрения неандертальцев, это место было недвижимостью премиум-класса: в изобилии самые разнообразные ресурсы и купающиеся в лучах восходящего солнца пещеры.

Гибралтарская скала всегда притягивала людей. В некоторых из более чем 200 пещер найдены артефакты неолита и римского времени, хотя с XVIII в. использование этой массивной каменной глыбы стало более интенсивным. Сегодня фортификационные сооружения борются за место с фуникулерами и заповедником, в котором макаки выпрашивают у туристов еду. А внутри скалы проложены туннели протяженностью в десять раз больше, чем все карстовые полости в этом известняковом мысу, вместе взятые. Военные начали здесь земляные работы в 1700-х гг., что в какой-то момент привело к обнаружению черепа в карьере Форбса. Намного позже специалист по каменному веку Анри Брёйль, будучи наставником Дороти Гаррод во время Первой мировой войны, подтолкнул ее к находке ребенка из грота Башня Дьявола[70]. Но большие пещеры, расположенные дальше в скалах, исследовали только в 1980-х гг., и лишь тогда стало известно, на что была похожа жизнь на «Коста-дель-Неандерталь».