Родня. Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев - [159]

, превосходящие по объему выбросы за весь плейстоцен и не только, отсрочили наступление следующего ледникового периода на неопределенное время.

Происходит нечто беспрецедентное. В течение следующего тысячелетия (а это примерно 30 поколений) мы получим мир более жаркий и опасный, чем тот, в котором выживали все предыдущие гоминины. 120 000 лет назад, в эемский период, было в среднем всего на градус или два теплее, чем сегодня, при этом в Темзе обитали бегемоты, а уровень моря был на 5‒7 м выше. Побережья, на которых сегодня раскинулись живописные поместья и многолюдные города, находились под водой. И это при гораздо более низком уровне CO₂, чем тот, которого мы уже достигли.

Если срочно не принять жесткие меры, то путь, который предсказывает большинство современных климатических моделей, приведет нас к ужасному будущему. Полярным ледникам грозит реальная опасность исчезновения — в этом случае уровень океанов поднимется на 20 м и выше. В прошлом году пострадал Большой Барьерный риф, в Арктике, Амазонии и Австралии полыхали пожары, а температурные рекорды идут, как волны, один за одним.

Над древней евразийской степной магистралью, по которой когда-то ходили неандертальцы, из оттаивающих торфяников едомы[210] высвобождаются трупы времен плейстоцена — ноги мамонтов, волчьи головы, детеныши пещерных львов, — словно предвестники рокового конца. Великое потепление вполне может принести нам третью встречу с неандертальцами: где-то в скованной мерзлотой грязи, возраст которой 50 000 лет, наверняка лежит тело.

Мы можем утешаться тем, что в подобных условиях экстремальных климатических изменений неандертальцы выжили. По окончании ледниковых периодов сухих участков земли становилось все меньше: там, где была вечная мерзлота, грунт таял, образуя болота и озера, простирающиеся от горизонта до горизонта. Как гигантские сезонные грибы, появлялись и исчезали холмы, леса росли неравномерно и погружались в воду, разверзались огромные кратеры. Целые горные склоны таяли, как мороженое: грунт, растения и все остальное сползало вниз, лишая местные экосистемы доступа к почве, а некогда прозрачные реки — инфраструктуру жизни — заполонили наносы. И все это неандертальцы выдержали.

Но тогдашняя Евразия, насчитывавшая, наверное, несколько сотен тысяч душ, весьма отличается от сегодняшней, где живут миллионы. Неандертальцы могли менять места обитания, чтобы пережить тяжелые времена. Нашей же разросшейся, индустриализированной, невообразимо сложной цивилизации податься некуда. Ко всеобщему ужасу, COVID-19 доказал, что даже при наличии технологического буфера мы движемся в сторону неопределенности и все большей нестабильности.

Будущее с его палящим солнцем, удушливой атмосферой городов, наводнениями, бурями и, возможно, новыми пандемиями несется на нас, как разъяренный бык. Если мы ничего не предпримем прямо сейчас, дети наших детей окажутся на его рогах. И с их кровью вытекут на землю последние неандертальцы.

Благодарности

Процесс создания книги «Родня» оказался сложным, трудным — таким я себе его и представляла, приступая к работе около восьми лет назад. Написание обстоятельного рассказа на тему, вызывающую твой самый живой интерес, не только огромная привилегия, но и тяжкое испытание. Сомнения относительно научной точности были выше всякой меры, и даже мечты о таком проекте подчас казались слишком дерзкими. Но все же воплотить его в жизнь было крайне важно, и причина тому — сами неандертальцы. Именно им я благодарна в первую очередь — за то, что никогда не переставали восхищать, поражать, удивлять и впечатлять. Они всегда придавали мне силы, даже если процесс создания книги затягивался или заходил в тупик.

Что касается писательского мастерства, передаю особый привет рецензенту, который в 2009 г. отклонил мою первую научную статью, указав, что проделанное исследование социального контекста неандертальской технологии производства березового дегтя и ее влияния на развитие умственных способностей «больше подошло бы для романа Джин Ауэл». После этого я твердо решила продолжать писать в духе «современной дискуссии на тему чувств, которые испытывали древние люди в каменном веке», не забывая и об археологии.

В этой связи с гордостью подтверждаю, что я в долгу перед Джин Ауэл. Огромные усилия, приложенные ею к описанию мельчайших подробностей жизни в эпоху палеолита, еще в детстве разожгли во мне интерес к доисторическому периоду, и во многом ее изображения неандертальцев оказались провидческими. В числе авторов, ожививших для меня палеолит, назову Элизабет Маршалл, а также Клэр Кэмерон, которой я благодарна за разрешение использовать цитату из ее книги «Последняя из древних». Кроме того, выражаю признательность самым разным писателям, вдохновившим меня своим талантом. Среди них Гэвин Максвелл, Ричард Форти, Черстин Экман, Примо Леви и Нэн Шепард. Я очень благодарна другим авторам издательства Bloomsbury Sigma, которые ободряли и поддерживали меня, особенно Джулсу Ховарду, Кейт Девлин, Россу Барнетту и Бренне Хассетт.

У меня очень много коллег-археологов, без помощи которых я бы не добралась до этих слов. Я признательна Роберту Симмонсу, Ричарду Джонсу и Наоми Сайкс за то, что приобщили меня к археологии; Джону Макнаббу за помощь при обучении в магистратуре и поддержку в дальнейшем, а также многим учреждениям, благодаря которым я защитила степень PhD по археологии поздних неандертальцев Великобритании. Благодарю Бекки Скотт, Мэтта Поупа и других за возможность работать с неандертальскими артефактами из Ля Котт-де-Сен-Брелад после защиты диссертации.