Родной очаг - [24]

— Позову мастеров, — говорила Ганка, — они мне лес обработают, а потом уже толока: придут, кто захочет, помогут. И не стану откладывать на тот год, потому что откладывать — ничего не иметь.

— Нет лучших плотников, как в Новой Гребле.

— В Турбове, конечно, еще лучше, но я своих попрошу. Свои — они дома, их легче обойти и договориться легче.

— Гордея Пилявца грех не позвать.

— Без Гордея вода не освятится, — соглашалась Ганка.

— И Макар Шинкаренко…

— А вторым мастером у меня будет Макар.

На следующий день она побывала и у Гордея, и у Макара. Оба согласились прийти, оба советовали, что нужно еще достать, чтобы потом никакой задержки не было, когда соберутся все люди, потрудятся — и готово все. Советовали уже сейчас подвезти глины, чтоб под рукой была. А также — гвозди, скобы, стекло. И оконные рамы стоило бы заранее сделать. Пусть не думает Ганка, что все само собой найдется, само на подворье прибежит.

— Сходи к кузнецу Панасу, он поможет.

— К Панасу не пойду, — отрезала Ганка, вспомнив, как домогалась у Балка, чтоб кузнеца к ней жить послали.

— Тогда к Македону. Он все достать может.

Так просто о Македоне намекнули или что-то прослышали?

А к вечеру подкатила к Ганкиному двору туча пыли, а когда пыль улеглась, увидела она газик с наращенными бортами. Как-то сразу ей этот газик не понравился; почему-то даже подумалось, что приехали те двое, которые бревна ей продали. И правда, из кабины вышли двое, посмотрели не очень уверенно по сторонам, не очень уверенно и калитку открыли. Ганка быстренько заперла двери изнутри — увидят, что никого дома нет, и подадутся назад.

Приезжие вошли во двор — и сразу же к бревнам. Осмотрели их, улыбнулись друг другу, а потом уже к дверям. «Стучите, стучите, — думала Ганка, — шиш я вам открою. Вы меня дымом не выкурите, водою не выльете». Но недолго стучали — скоро зафырчало под окнами: газик въезжал во двор. Тут уж Ганка не могла спокойно терпеть. Выскочила разъяренная, стала перед машиной, словно грудью хотела ее назад вытолкнуть:

— А ну вон отсюда! Что это вы по чужим дворам разъезжаете?

Кричит, а у самой все внутри похолодело. Подошел к ней один — в синем галифе и зеленом кителе. Стал говорить, а кончик его длинного носа аж до верхней губы достает.

— Мы, — говорит, — свое хотим забрать.

— Я у вас не крала! Ты гляди, еще и воровкой меня обзывают!

— Мы не обзываем. У нас украли. Мы привезли столбы, чтоб электричество проводить, а у нас их украли.

— Как же это я могла украсть у вас? Я даже не знаю, откуда вы. На горбе я своем приперла, так, что ли?

— Мы не говорим, что вы украли. Украли другие, а вам продали.

— Ищите других! Ищите воров!

— Мы ищем столбы, а воров пусть милиция ловит.

— Забирайте свои столбы у того, кто у вас украл. А я у вас не крала!

Гомозы уже вышли из хаты, прислушиваются. Ганка и не смотрит на них, но душой чувствует: рады. Пусть бы вас бог покарал за эту радость! И почему это столбы к ней, Ганке, приплыли, а не к Тодосу? Вот тогда бы она посмеялась, да и не так еще!

Подошла Бахурка и сразу:

— Вы посмотрите, ваши ли столбы. Может, и не ваши…

Тот, что в галифе, послушался. Для порядка, видно, послушался. Стал осматривать столбы, нагибался, чуть своей закорючкой их не касался. А потом:

— Наши столбы, даже с номерами. Это вы, — к Ганке уже, — номера соскоблили, чтобы следы замести.

— Ловите воров, — Ганка ему на это, а внутри оборвалось что-то и заболело так, что хоть губы кусай, — а только я вас впервые вижу и ничего у вас не крала.

— Конечно, не воровала, — подпевает Бахурка.

Видно, поняли они, что силой здесь ничего не добьются, — уехали. Гомозы еще немного постояли во дворе — и как слизало их. Ганка заперла ворота, а потом, найдя дубинку, крепко сжала ее обеими руками.

— Ишь ты какие, — сказала Бахурка. — Столбы не украли, за них заплачено, а эти прилетели забирать.

Ганка отвернулась — тяжело ей сейчас было говорить. Бахурка продолжала:

— Такие острые да дошлые. Следовало бы их спросить, что они за люди, не сами ли они, часом, воры! Да разве мало теперь таких, что шастают везде да высматривают, где что плохо лежит.

Ганка молчала. А Бахурка, словно стараясь снять с себя какую-то вину, не успокаивалась:

— Хорошо, что завернули и поехали, а то попало бы им тут.

И Ганка не удержалась, гнев всколыхнул ее.

— Попало бы им, как же! — передразнила она Бахурку. — А кто, кто сказал про ту машину, а?

— Если бы знать… — пробормотала Бахурка.

— «Если бы знать»! — вновь передразнила Ганка. — Столько проканителились на свете, не могли жизнь свою устроить… «Если бы знать»! Подбили меня, обманули. Разве не сказали, что само счастье мне в руки плывет? Вот и приплыло.

— Если б знать…

— Жаль, что денег у вас не заняла, а то вы их только бы и видели!

Тут уж Бахурка рассердилась:

— Так ты хотела мне деньги не отдать?!

Юбку в руки — и айда. Очень обиделась Бахурка. Как ни говорите, от доброго сердца хотела помочь Ганке, она ж — на тебе! — деньги не отдала бы. А что, они у Бахурки лишние, можно не отдавать? Хорошо, что не одолжила, а то только бы и видела!

Через какой-то час снова подкатил газик — теперь уже с Семеном Балком. Капелька надежды, светившаяся в Ганкиной душе, погасла. Ведь Семен — это власть, с ним долго не поговоришь. Он по-хозяйски вошел во двор и, еще не увидев столбов, спросил хмуро: