Родная речь - [65]

Одна крестьянка сильно недолюбливала своего старшего сына, которому, по крестьянскому обычаю, должна была отойти усадьба. По наущению матери его зарубили топором два его брата, чтобы все владение мог унаследовать ее любимец, младшенький. Они сумели убедить полицию и суд, что содеянное — результат необходимой самообороны. По словам гробовщика, который снимал мерку с уже умершей детоубийцы, он бросил ее в гроб, как полено в топку. Когда покойницу положили в катафалк, загремел гром, и небо рассекали такие молнии, что казалось, гора и долина вот-вот загорятся от вспышек синего огня. «С тех пор, — сказала Варвара Васильевна, — я и на курицу не могу топором замахнуться».

«Фрау Кобау, — продолжала Варвара Васильевна, — на втором этаже подавала отцу кофе, а дочь была внизу, на кухне, возле водопроводного крана, тут молния пробила крышу, и мать с дочерью упали, точно пронзенные одной стрелой. Все три дня, пока они лежали рядом на гробовом помосте, опять бушевала страшная гроза. А утихла она, как только обеих покойниц закопали в землю».

Варвара Васильевна вспомнила об одном батраке — конюхе, который ютился в убогой лачуге при конюшне. Сидя в своем закутке, он ухитрился повеситься на дверной ручке. «Ума не приложу, как можно повеситься на этой штуке! Прямо загадка какая-то, потому, наверное, это самоубийство и не выходит у меня из головы…»

Графиню фон Милльштатт, уже в гробу, ненароком оживил на семь лет могильщик. Он хотел снять с нее золотые кольца, но они так срослись с мясом, что ему пришлось отрезать пальцы графини. Она привстала в гробу и начала разглядывать свои отсеченные пальцы.

Затем последовал рассказ о женщине, которую по ошибке сочли мертвой, она проснулась в гробу, когда могилу уже почти засыпали. Хоронившие услышали стук по дереву, доносившийся из-под земли, но поначалу никто не отваживался выкопать покойницу и вызволить из гроба. Только спустя несколько часов могилу раскопали по распоряжению священника. Женщина лежала на животе уже мертвая, с вырванными волосами и до крови искусанными ногтями.

Николай получил огнестрельное ранение. Случилось так, что один из его братьев разрядил ружье, а другой между тем незаметно для него вновь вставил патрон, через какое-то время брат, разрядивший ружье, шутки ради направил ствол на Николая, нажал на спусковой крючок и прострелил Николаю легкое. Раздался страшный крик отчаяния: «Я застрелил брата! Брата застрелил!» Варвара Васильевна, которая в ту пору была еще батрачкой в этом доме, перевязала раненого, обмотав его туловище несколькими слоями марли. Истекавшего кровью Николая на руках отнесли в ближайшее селение, нашли там какую-то машину и доставили пострадавшего в филлахскую больницу.

«Только не надо прощаться с моим телом в казенном зале, положите меня здесь, вон в той комнате, — просил Николай. — А похороните в коровьем огороде, а не на горном кладбище». Когда Яков Меньшиков высказал однажды желание быть погребенным в Венеции, Николай сказал на это: «Нет уж, пожалуйста, не умирай. Я не сумею доставить тебя в Венецию».

«В деревне под Арриахом, — рассказывал Николай, — священник нарядился чертом и решил постращать недостаточно набожных прихожан, которых не видел на воскресной службе. Один из них, не на шутку испугавшись, вытащил нож и сказал: "Если ты черт, мне конец, если не черт, тебе конец". — С этими словами он всадил в священника нож».

В голодную пору Николай при поддержке соседских мальчишек приволок в деревню овцу, украденную и забитую камнями на горном пастбище. Оголодавший отец, однако, наказал его за кражу и велел ту часть баранины, которую сын принес домой, зарыть на коровьем огороде. В те времена, когда голод стал всеобщим бедствием, сосед предложил отцу гектар леса в обмен на один каравай хлеба. Отец дал ему хлеб, а от леса отказался.

Яков Меньшиков допытывался у Николая, случалось ли тому видеть человека, убитого молнией. «И даже скотины такой не видел? Было раз дело, когда на пастбище молнией убило трех телят под деревом, — ответил Николай, — но сам я не видел, их уносили отец и братья».

«Нынче я всю ночь был на похоронах, — сказал однажды Николай, — мне приснилось, будто иду я в Шпиттале за гробом фрау Бруггер. — На другой день и в самом деле пришло сообщение о смерти этой женщины».

Как-то раз Николай проезжал на велосипеде мимо скалы в угодьях соседа и вдруг слышит, как сверху какой-то малец злорадно кричит: «А у тебя дома кто-то умер! Умер!» Николай подналег на педали и, приехав домой, увидел бездыханное тело своего деда.

«Не хватало еще, чтобы Николаус женился на этой бабе», — говорила его мачеха… «Знала бы я, — сказала Варвара Васильевна, — что она прижила ребенка от русского, я бы с ней не особо церемонилась… Когда я была на сносях, наша собака защищала меня, а когда родился малыш, взревновала, и стоило мне взять ребенка на руки, как тут же куда-нибудь забивалась, только бы не видеть нас. Я млела от счастья, глядя на спящих детишек, вот уж где сама безмятежность…»

Когда она написала матери о смерти своего старшего и послала в Россию его фотографию, мать в ответном письме попыталась утешить ее: дескать, Господь забирает к себе красивых детей. «Мальчик опередил ее, ему привелось покинуть сей мир раньше, бабушка совсем ненадолго его пережила», — сказала Варвара Васильевна.