Родная речь - [43]

то бишь балдахин, под которым идут причетники, сопровождая с обеих сторон священника, а стало быть, и Святые Дары. Временами я поглядывал на синюю ткань балдахина и вышитые на ней желтые звезды. Мой отец, Адам Кофлер и еще двое мужчин с синими фонарями в руках сопровождают балдахинщиков. А дальше идут девицы, белея подвенечными нарядами, но они уже не Христовы невесты, они — невесты трупа Якоба, превращенного в просфору. За невестами Якоба следует Мария со своими чтецами и певчими, а за ними тянется деревенский люд, впереди женщины, позади мужчины. Среди женщин я вижу свою мать, у нее в руках — молитвенник и зеленая пластиковая сумка, а в петлице — бутон алой розы. Переходя к очередному алтарю, мы спускаемся по вертикали креста, то есть по улице, которая носит теперь имя уже покойного священника, мимо бесчисленных берез, понатыканных вдоль мостовой, и приближаемся к зданию школы и самому большому распятию, что стоит напротив нее. Балдахин замирает на месте, священник опять ставит на алтарь ковчег с телом Якоба, рядом кладет молитвенник, кропит святой водой Спасителя и крестится. Удивительно, что на лице Иисуса не дрогнул ни один мускул, самого-то меня просто передергивает, когда брат брызжет мне в лицо водой. Священник берет кадило, смотрит на багрово мерцающие уголья и дует в сторону распятия. Благословив Спасителя, он снимает с алтаря дароносицу и Святыми Дарами, пресуществленной плотью Якоба благословляет свое стадо, рисуя в воздухе крест. Вот и сам он встает на колени перед самым большим распятием, целует ноги Спасителя, поднимается и, повернувшись лицом к пастве, подает знак балдахинщикам. Процессия вновь начинает движение под аккомпанемент молитвословия и песнопения, проходит мимо сада Айххольцеров и сада Книбауэра, а возле открытых ворот сенного сарая богомольцы вспоминают удавленника Петера Ханса и шепчут краткую молитву. Я осматриваюсь, чтобы найти глазами мать, тем временем шествие уже достигает ворот кладбища и по мощеной дороге, проложенной между могил, направляется к церкви. Здесь, в прохладном полумраке, мелькают руки прихожан, утирающих пот. Священник подходит к алтарю и помещает извлеченный из дароносицы серповидный сосуд с телом Якоба в дарохранительницу. С бокового алтаря спускается Иисус и благодарно склоняет голову перед прихожанами и священником, который пронес его мертвое тело через всю деревню.

Балдахинщик Адам Кристебауэр своими руками снял петли с казнивших себя Роберта и Якоба. За этот милосердный жест я готов тысячу раз благодарить его. В моем воображении постоянно повторяется картина того вечера. Адам Кристебауэр поднимается к сараю священника, луч карманного фонаря падает на повисшие в воздухе четыре ступни, Адам вздрагивает, луч ползет выше, скользя по коленям, бедрам, высвечивает верхнюю часть тела каждого и задерживается на свитере Якоба, потому что Адам Кристебауэр, самый сильный человек в деревне, боится осветить лица парней. Он, первый силач в округе, начинает плакать. Пятно света подрагивает на свитере Якоба. Адам смещает его чуть вправо и влево, чтобы можно было разглядеть рукава и пальцы Якоба, но направить луч фонаря на лица Адам все еще не решается. Он смотрит на сцепившиеся руки обоих, кисти повернуты вверх так, будто их пытались сложить для молитвы. Луч опускается, вновь скользя по ногам и ботинкам, потом резко устремляется вверх и вырывает из темноты мертвое лицо Якоба, Адам роняет фонарь и закрывает глаза руками. И хотя в заброшенном сарае — тьма кромешная, он чувствует, что закрытые ладонями глаза погружены в какую-то иную, более глубокую тьму. «У меня в глазах потемнело». — Адам Кристебауэр достает из кармана кухонный нож, перерезает веревку и подхватывает Якоба, мертвое тело Роберта с шумом хлопается на землю, а может быть, Адам пришел в сарай не один, и второй человек успел подхватить Роберта. Адам Кристебауэр кладет Якоба на сено. Все попытки вернуть его к жизни безуспешны. Адам прижимается губами ко рту Якоба, чтобы своим дыханием заставить дышать его, но тот совершенно неподвижен, даже веки не шелохнутся. Адам Кристебауэр начинает молиться и призывает на помощь Христа, ведь воскресил же Спаситель Лазаря, но Иисус не приходит, не превращает кровь Якоба в вино, которым можно было бы опьянить всех деревенских прихожан, не оживляет Якоба, Якоб мертв и уже никогда не будет жить, его жизнь оборвана на восемнадцатом году. Адам Кристебауэр встает на колени перед телами обоих юношей и молитвенно складывает ладони. Потом он перенесет мертвых парней в свою машину и, не оглядываясь на проклятое место — гниющую голову распятой деревни, поедет по вертикальному бревну креста, чтобы привезти Якоба домой, но до этого в сарае появятся полицейские, они конфискуют орудие самоубийства, положат его в пластиковый мешок, займутся отпечатками пальцев и, конечно, поставят в известность газеты и радио Каринтии. Мир рухнул для Якоба, земной шар вместе с ним летит в преисподнюю, сгорая в адском огне. Я думаю о давно стертых крестных знамениях, осенявших его лоб, его уста, его грудь, его член. Я думаю о благословенных крестом бедрах в блестках светлых волос, о благословенных коленях, пальцах ног, и поскольку никто не совершал над ними крестного знамения, когда Якоб перед последним омовением лежал на ложе, убранном пшеничными колосьями, я делаю это здесь, прикасаясь к коже этой бумаги, я переворачиваю его тело и осеняю крестом подошвы, мышцы голени и подколенные впадины так же, как благословил бедра. Я повторяю этот знак над его вывернутым позвоночником, над лопатками и перекрученным шейным позвонком, над затылком и еще раз надо лбом, с которого начал. Я вновь благословляю крестом его уста и грудь, его пупок и член, его бедра, икры и все десять пальцев ног.