Родная кровь - [2]

Левее всех в окопе, скрючившись и уткнувшись головой в колени, сидел рядовой Амбарцумян.

— Амбарцумян! Цел? Гранаты есть? — лейтенант рывком вздернул бойца из-под ног. Сейчас его можно было растормошить только так, грубой силой и криками.

— Нэт, таварищ лэйтенант.

— Симоненко, противотанковая есть? — окликнул Новиков ближайшего бойца. Вместо ответа тот опустился на дно окопа и, покопавшись в вещмешке, вытащил наружу РПГ-40.

— Дайте ее Амбарцумяну! — лейтенант хлопнул армянина по плечу. — Слушай меня внимательно, боец! Сейчас выскочишь из окопа, бросок вперед на десять метров, падаешь в снег… и ползи!

— Таварищ лэйтенант, нэмцы, пулэмет, — зачастил Амбарцумян.

— Отставить панику, боец! Слушай внимательно! Самоходка стреляет только вперед, поэтому твоя задача по флангу заползти к ней сбоку или сзади и поразить гранатой. Бросай гранату сверху на моторное отделение или к гусеничным каткам. Залегай и жди взрыва. Самоходка либо загорится, либо остановится. Все понял?

— Так точно. — Лицо Амбарцумяна залила белизна, губы дрожали.

— Давай, мы все на тебя надеемся! — лейтенант еще раз хлопнул того по спине и бросился по окопу в другую сторону, на ходу бросив напоследок:

— Симоненко, проследить!

Новиков бежал по окопу, теперь в самый правый его край, и думал, что от Амбарцумяна будет мало толку, разве что отвлечет внимание, а все, чтобы наверняка, придется делать самому. Нужно теперь только забежать на другой фланг. И, увидев на дне окопа рядового Назаренко, судорожно сжимавшего гранату (интересно, как он собирался ее метать в самоходку с расстояния в 100 метров), лейтенант даже как-то успокоился. Он отобрал у бойца гранату и кинулся дальше, направо, а когда, как решил для себя, пробежал достаточно, сразу без передышки выскочил из окопа.

Он все рассчитал правильно. Самоходка находилась в поле примерно по центру их позиции, и своим пулеметом могла простреливать только узкий сектор, не захватывая правый и левый фланги окопов взвода. Но этот молодой армянин… если бы у него хватило ума проползти метров двадцать, а потом, выйдя за пределы видимости экипажа самоходки, встать и забежать ей во фланг… Но дитя гор продолжало медленно ползти, в результате чего самоходка развернулась, и теперь строчила в его сторону, не давая подняться. Зато к Новикову она теперь получалась обращенной вообще задом. Этим обязательно нужно было воспользоваться. Раньше, до войны, он пробегал стометровку за двенадцать с половиной секунд. Сейчас — в шинели и по глубокому снегу — бежал, должно быть, секунд тридцать. Но какие долгие были эти тридцать секунд… Новиков бежал, и думал, что сейчас получит пулю от кого-нибудь из недобитых немцев, что получит шальную пулю от кого-нибудь из наших, что подорвется на своей же гранате, что вообще не попадет в самоходку, что не лейтенантское это дело — бросать взвод и бегать в поля взрывать самоходки… А потом он добежал, почти к самой корме самоходки, так, что вместо морозного воздуха вдохнул полные легкие ее вонючих выхлопов, закашлялся, размахнулся, и метнул гранату на решетку моторного отделения. Он еще успел отпрыгнуть чуть в сторону, упасть в снег и накрыть голову руками, а потом земля вздрогнула и наступила тишина.

Тишина была очень долгой, а затем сменилась монотонным гулом в черепной коробке. Он не прошел даже тогда, когда Новиков, превозмогая откуда-то подступившую дурноту, перевернулся на спину и попытался привстать. Самоходка в нескольких метрах перед ним горела, отравляя воздух смрадом, один из верхних люков был открыт, и из него свешивалось тело наполовину выбравшегося гитлеровского танкиста, его комбинезон тоже горел. Новиков, опасаясь возможного взрыва боекомплекта самоходки, хотел встать и отбежать назад, к своим позициям, но не смог — рука, на которую он хотел опереться, подломилась, и он снова оказался лежащим в снегу. Тогда он перевернулся на живот и медленно пополз, затем ему удалось встать на четвереньки, и тут его подхватили и куда-то потащили. Он хотел дотянуться до кобуры с пистолетом на поясе, но не смог и этого, а еще через минуту провалился в забытье.

— Товарищ лейтенант! Целы? — доносился откуда-то сверху голос. Новиков открыл глаза, он видел, слышал, лежал на дне окопа, голова еще болела, но вокруг были солдаты его взвода.

— Контузило вас, товарищ лейтенант! — сержант Демьянов, второй сержант его взвода, аккуратно ощупывал Новикова, — А так, вроде, целы, осколками не зацепило.

— Демьянов, где немцы? Что вы меня щупаете, доложите!

— Все в порядке, товарищ лейтенант, отбились, как вы самоходку подожгли — так все и закончилось!

— Потери? Оружие, гранаты собрали?

— Убитых двое, Семенова и Амбарцумяна вот убило, ранен один, но легко, перевязали уже, оружие собрали, автоматов целых три у них было, патронов, гранат много, из самоходки ничего не вытащить — горит вся. Да, — оживился Демьянов, — жратва у них была, товарищ лейтенант, консервы какие-то, спиртное во флягах. Поедим нормально!

Однако поесть, как и передохнуть, им не дали. Только что уничтоженный отряд врага являлся всего лишь разведкой крупной части 47-го армейского корпуса, отступавшей по этой дороге. И пока шел бой, другие части противника спокойно концентрировались на опушке леса. Первым же орудийным выстрелом разметало дом в центре села, а затем снаряды посыпались друг за другом. Новиков сжался на дне окопа точно так же, как еще недавно сидел убитый теперь Амбарцумян. Земля дрожала, она сыпалась сверху, сбоку, попала за шиворот шинели и в сапоги. Он не слышал ничего, кроме гула и свиста, и не было сил подняться и выглянуть — а вдруг немцы уже бегут к ним, вдруг надо пересилить себя и стрелять!