— Погань! — Бен рванул его за плечо. И оба вздрогнули от испуганного крика Мгомо:
— Падает! Три пары глаз впились в памятник. Нет, шар не упал, — только пошатнулся и замер в едва заметном наклоне. Что-то произошло там, внизу; руки, державшие глобус, стали словно бы тоньше… Или им показалось?
— Что это? — выдохнул Бен.
— Мы ничего не знаем. — Мгомо шагнул и встал между ним и Авудом, решительно раздвинув их плечами. — Может, случайность, а может… Что, если весь этот Родительский День — испытание? Достойны ли хотя бы памяти. Очистились ли. И от оскала древней вражды рушатся надгробия…
— Птица! — первым увидел Авуд. Огненно-красная, она стремительным росчерком пересекла освещенный пятачок — пролетела из тьмы во тьму. И тут же вернулась, чертя круги над стоящими у могилы. И чем быстрее она кружилась, тем ниже опускались разметнувшиеся красными парусами крылья. Вот они коснулись земли — и разом сомкнулись, слились в один бешеный алый смерч. И когда он умчался, растаяв в черноте неба, у надгробья было пусто. Светились меркнущим, слабеющим светом цветы лежащего на плите венка. И погружались в ночь материки и океаны чуть накренившегося над могилой Шара. До следующего Родительского Дня.
