Родина зовет - [8]
3 июля был солнечный день. В перископ наблюдал сержант Торощин. Вдруг он заметил, что в нашем тылу с высотки по извилистой дороге спускаются по направлению к границе автомашины и мотоциклы. Торощин закричал:
- Наши! Наши идут!
Я подскочил к окулятору перископа и увидел вдалеке большую механизированную колонну.
Каждый по очереди подходил к перископу и смотрел.
Скоро голова колонны приблизилась к нашему доту, [23] и тут мы увидели, что это грузовики и мотоциклы с немецкими солдатами. Лица солдат были хмурые и усталые.
- Фашисты бегут, - предположил кто-то из бойцов. - Наши наступают им на пятки.
Но проходил час, другой, третий… Выстрелов не было слышно. Тогда мы поняли, что это возвращалась с фронта потрепанная немецкая часть. Значит, напрасно ждем наших, фронт ушел совсем далеко, вокруг немцы, и рассчитывать на чью-нибудь помощь бессмысленно.
У нас еще был большой запас продуктов питания, были и боеприпасы в достаточном количестве, и если бы нас кто-нибудь поддержал огнем с тыльной стороны, то фашисты ни за что бы не прошли и не заблокировали нас. Мы еще долго могли бы драться с ними. А сейчас мы знали, что нас непременно заблокируют и, конечно, взорвут.
Собрав гарнизон, я объяснил обстановку:
- Держаться до темноты. С наступлением ночи будем выходить. Путь отхода - по противотанковому рву.
Я объяснил путь дальнейшего движения и место встречи. Подал команду разобрать гранаты и разойтись по местам…
- Дадим немцу жару напоследок!
Между соседним и нашим дотами проходила шоссейная дорога. Она вела к мосту через реку Сан. Верх моста был разобран. Его немцы собирались навести, чтобы пустить по этой дороге свою технику. В три часа дня 3 июля к самой границе подъехали два легковых автомобиля. Из машин вышла группа офицеров в плащах, в фуражках с кокардами, с планшетами и картами в руках. Они что-то показывали то на мост, то в сторону нашего дота. Видимо, уточняли обстановку.
Оставив у перископа для наблюдения сержанта Торощина, я сам сел за пушку, спаренную с пулеметом, подал команду еще одному пулемету: «Огонь!» Немцы не успели разбежаться. Наш огонь накрыл их внезапно. Через несколько секунд на том месте остались догорать исковерканные машины.
Немцы в ответ обрушили на нас сотни снарядов… [24]
Около шести часов вечера наблюдавший у перископа сержант Торощин доложил:
- Товарищ лейтенант, немцы идут в атаку.
Я взглянул в перископ и увидел лавину темно-зеленых мундиров. Это шли не отдельные блокирующие группы, а наступающие цепи. Подаю команду:
- Приготовиться к бою!
Да, мы понимали, что это - последняя атака, которую нам придется отражать. Каждый отлично знал и то, что отразить ее одни мы не в силах.
Войдя в средний тамбур, откуда меня было слышно во всех уголках дота, я обратился к курсантам:
- Товарищи комсомольцы! Будет решающий бой. Нас могут заблокировать. Это вы знайте. Но драться мы будем до последнего дыхания, насколько хватит наших сил.
Дот приготовился к бою.
Немцы заходили с тыла, с флангов. И вот уже, обогнув сооружение, они вышли в лощину, ведущую к соседнему доту.
Начался штурм!
Заработала наша пушка, застрочили пулеметы. Немцы падали, как трава под косой, на смену павшим лезли и лезли новые цепи. От беспрерывной стрельбы циркулирующая вода в пулеметах нагревалась до кипения, стволы раскалились. Газоотсосная система не успевала отсасывать пороховые газы из боевых казематов, дышать становилось трудно, а бой еще только разгорался.
За пулеметом, который обстреливал лощину, сидел сержант Торощин. Немцы метались по лощине как угорелые. Вдруг слышу: пулемет замолк. Вбегаю в каземат. Нечем дышать, Торощин сидит, держась за ручки пулемета, но голова его бессильно свесилась на грудь. Подаю команду:
- Отсосать газы!
Оказывается, ведя непрерывный огонь, Торощин не заметил, что отсоединился газоотсосный шланг и все газы оставались в каземате. Он стрелял до тех пор, пока не потерял сознание.
Быстро подсоединили газоотсосный шланг, привели в чувство Торощина. Пулемет снова застрочил по фашистам. [25]
Немцы наседали с тыла. Вот они уже на крыше дота, с тыльной стороны, наиболее уязвимой.
Глухие удары раздаются над казематом. Все ясно: немцы выбивают чурбан, которым мы заколотили отверстие в перекрытии. Рухнули вниз остатки деревянного кляпа, а вслед за ними на каменный пол хлопнулась шипящая граната. И в ту же секунду сержант Торощин схватил ее и выбросил через отверстие обратно, на крышу дота. Раздался взрыв, до нас донеслись крики немцев.
На несколько минут воцарилась тишина. А затем через трубу в каземат снова посыпались гранаты. Оставаться здесь больше невозможно. Приказываю бойцам перейти во второй каземат и закрыть бронированную дверь. Но дверь закрыть не успели. Едва бойцы покинули каземат, взорвалась граната, и взрывной волной дверь заклинило намертво.
Немцы заложили взрывчатку под стальной колпак, закрывающий отверстие для перископа, и подорвали его. Пришлось покинуть и командирскую рубку.
Во втором каземате находилась пушка, спаренная с пулеметом.
Наводчик Шилов доложил о скопившейся группе немцев и машин на краю села в нашем секторе обстрела. Я приказал открыть по цели беглый огонь. Так как перископа больше не было, наблюдение вели только через прицелы.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.