Родина - [8]

Как только Биттори встала, обе старательно отвели глаза. На этой остановке вышла только она одна.

– Ну, что я тебе говорила?

– А как ты угадала?

– Она всегда здесь выходит, чтобы никто ее не увидел, а потом – топ-топ, украдкой идет к своему дому.

Автобус снова тронулся, и Биттори – думают, я их не заметила? – зашагала следом в том же направлении по району, занятому предприятиями и мастерскими. На лице ее застыло выражение – нет, не облегчения, а скорее спокойствия: губы плотно сжаты, голова гордо поднята, – потому что я не собираюсь ни от кого прятаться.

Поселок, ее поселок. Уже совсем стемнело. Свет в окнах, запах зелени с соседних полей, редкие прохожие на улицах. Она шагнула на мост, подняла воротник пальто и увидела неторопливую реку, по берегам которой раскинулись сады и огороды. Но как только Биттори очутилась в окружении жилых домов, словно что-то случилось у нее с дыханием. Одышка? Да нет, не похоже. Невидимая рука сжимает ей горло всякий раз, когда она возвращается в поселок. Биттори поднимается по тротуару не быстро и не медленно, замечая всякие мелочи и что-то вспоминая: у этих ворот мне впервые объяснялся в любви один парень, а вот это что-то новенькое, этих фонарей на моей памяти здесь вроде бы не было.

Очень скоро она услыхала у себя за спиной шепот. Словно комар зудит в воздухе у окна или в темной прихожей. Так, легкий шумок, в конце которого прозвучало “Чато”. И этого ей вполне хватило, чтобы восстановить всю фразу. Наверное, нужно было приехать попозднее, когда люди окончательно разойдутся по домам. На самом последнем автобусе. Тоже придумала! А обратно как же? Как? Но я ведь все равно останусь ночевать здесь. У меня есть в поселке свой дом и есть своя кровать.

У дверей бара “Пагоэта” стояли курильщики. Биттори не хотелось проходить мимо. Как поступить? Можно повернуть назад и обогнуть церковь с другой стороны. Она замедлила шаг и тотчас пристыдила себя за трусость. И опять пошла по середине улицы, изо всех сил стараясь изобразить, что это для нее самое обычное дело. А сердце билось с такой силой, что на миг она даже испугалась, как бы мужчины не услышали его ударов.

Итак, Биттори прошла мимо, даже не посмотрев в их сторону. Курильщиков было четверо или пятеро – все со стаканом в одной руке и сигаретой в другой. Они наверняка узнали ее, едва она приблизилась, во всяком случае, внезапно все они дружно смолкли. Одна, две, три секунды. Но когда Биттори дошла до конца улицы, разговор возобновился.

А вот и наш дом, в их квартире опущены шторы. На фасаде внизу можно разглядеть афиши. Одна, сравнительно новая, извещала о каком-то концерте в Сан-Себастьяне, а вторая, выцветшая, разорванная, – о Большом мировом цирке. Афиша цирка висела как раз на том месте, где однажды утром появилась сделанная краской надпись, одна из многих и многих: TXATO ENTZUN PIM PAM PUM[9].

Биттори вошла в подъезд – и это было все равно что войти в свое прошлое. Та же лампа, те же старые скрипящие ступени, ровный ряд хлипких почтовых ящиков, где теперь не хватает их собственного. В свое время его снял со стены Шавьер. Сказал, что это избавит семью от лишних проблем. На стене остался квадратик того цвета, какими были стены когда-то давно, когда у нее еще не родилась Нерея, а у Мирен не родился сын, этот мерзавец. И если я хочу, чтобы существовал ад, то единственно для того, чтобы там обрекали на вечные муки убийц.

Она вдохнула запах старой древесины, запах свежего воздуха и запах плесени. И сразу почувствовала, как невидимая рука отпустила ее горло. Ключ, замочная скважина – Биттори вошла. Едва перешагнув порог, еще в прихожей, она будто снова столкнулась с Шавьером, только гораздо более молодым, и тот Шавьер говорил ей со слезами на глазах: ama, мы не должны допускать, чтобы ненависть портила жизнь нам же самим, это унизительно, – или что-то в том же духе, она уже не помнила в точности. Зато помнила, какую почувствовала досаду – тогда, много лет назад:

– Конечно, ничего же не случилось, так что давайте будем петь и плясать.

– Ради бога, мама, перестань, охота тебе без конца растравлять раны. Надо сделать усилие, постараться, чтобы все, что произошло…

Она перебила его:

– Извини, но будет вернее сказать: все, что они с нами сделали…

– Чтобы все это не озлобило нас.

Слова. Однако забыть их нет никакой возможности. Эти слова не дают ей остаться по-настоящему одной. Туча надоедливых насекомых, слышишь? Хорошо бы распахнуть настежь окна, чтобы выпустить на улицу слова, жалобы и невеселые разговоры, случившиеся между ними, – все, что поселилось в стенах старой необитаемой квартиры.

– Чато, Чатито, что тебе приготовить на ужин?

Чато усмехался с фотографии, висевшей на стене, и у него было лицо человека, которого непременно убьют. Стоило хотя бы мельком глянуть на него, чтобы понять: рано или поздно его убьют. А уши-то, уши какие! Биттори поцеловала кончики сложенных вместе среднего и указательного пальцев, а потом с нежностью поднесла их к черно-белой фотографии.

– Яичницу с хамоном. Я же тебя по-прежнему знаю, как если бы ты был жив.

Она открыла кран в ванной комнате. Ага, вода идет, и даже не такая мутная, как она себе воображала. Открыла ящики, сдула пыль с каких-то предметов, сделала то, сделала это, прошлась туда, прошлась сюда и где-то в половине одиннадцатого подняла жалюзи в соседней комнате, но свет там не зажгла. Потом принесла с кухни стул, села и стала смотреть в окно – в полной темноте, чтобы ее силуэт не вырисовывался на светлом фоне.