Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47 - [5]

— Всё равно, дочку ей не отдам!

— Собаке?

— Таньке!

— А кому отдашь? Варваре Андреевне? Она примет. И слова тебе не скажет. И даже воспитает. Кто бы спорил. Только Таньку ты как из этого уравнения исключишь, Рэт Батлер ты наш недоделанный? Так что не иди ты ни в какие суды. Пойдёшь — дочку не увидишь. Руку дам на отсечение.

— Маша Панина! — вдруг, резко выдохнув, подскочил Семён Ильич и мечтательно уставился в заоконные чёрные небеса, где ещё расцветали запоздалые фейерверки.

— Сядь бога ради! Не то и на втором предплечье гематома будет, — осадил его Аркадий Петрович.

— Я всегда хотел, чтобы мою дочку звали Маша. Маша Панина! — капризно повторил Семён Ильич.

— Договорились, — примирительно сказал Аркадий Петрович. — Только с Татьяной своими чаяниями не делись, не то Анжелой тебе в пику назовёт. С неё станется. Или Матильдой. «Кто мо-о-ожет сравниться с Матильдой моей!..»

— «Сверкающей искрами чёрных очей…» — подхватил Панин. — Не-е-е… У Маши Паниной будут ярко-бирюзовые глаза, как у обожаемой мерзавки Танечки! — он засюсюкал дешёвым повидлом.

— Раз тебя потянуло на Петра Ильича Чайковского и телячьи нежности, пора сматываться. Хотя, собственно, и приматываться не стоило.

До самого утра старые друзья в холостяцкой берлоге Панина разговаривали, пели и, разумеется, пили.

На десятые сутки послеоперационного периода Татьяна Георгиевна Мальцева была выписана с младенцем под наблюдение женской консультации и участкового педиатра. Её все эти формулировки безумно забавляли. Никак не получалось прилепить к себе, к действующему заместителю главного врача по акушерству и гинекологии огромной многопрофильной клиники, фактически главного врача родильного дома, стандартное «под наблюдение ЖК по месту жительства» и тем более «участкового педиатра». Она и ребёнка-то никак на себя примерить не могла. Жила сорок с лихвой лет на свете. Детей никогда не хотела. Возможно, если бы у них с Матвеем «случайно получилось» — она бы родила. И обожала бы «незапланированного» ребёнка. Это же был бы ребёнок Матвея! Когда Матвея не стало — она поняла, что очень хочет от него ребёнка. Но, как человек разумный и тем более как врач, осознала, и очень скоро, что это «хотение» — суть тоска по Матвею. И будь у неё ребёнок от Матвея — самого Матвея это бы не воскресило. И не заменило бы. Слишком много «бы». Чего не было — того и быть не могло. Полюбит ли она этого ребёнка? Эту девочку? Конечно, полюбит! Она её уже любит. Она выносила этот плод. Ребёнка извлекли из неё… Чёрт, на кой вспоминается «Чужой»?! Это просто возраст и кесарево. Она любит свою дочь! Точка. Просто у неё никогда прежде не было детей, и она понятия не имеет, как их надо любить. Вот этого, тысячи тысяч раз наблюдаемого в родзале, когда самая распоследняя сука и тварь вдруг внезапно становится сгустком любви, прижимая к себе новорождённого человека, в слизи и в крови, — у неё не было. Взрыва сверхновой — не случилось. Возраст и кесарево, Татьяна Георгиевна. Возраст, кесарево, устоявшийся образ долгой жизни без детей — и ничего более. Ты любишь свою дочь. Просто обожаешь! Это что, самовнушение, Татьяна Георгиевна? Возможно, ты — инвалид. У тебя фрагментарный дефект чувственности. Есть же зрячие люди с нарушениями цветовосприятия. Они не слепые — просто видят иначе. Вот и ты не бесчувственная. Просто чувствуешь по-другому. Любила же ты, Татьяна Георгиевна, Матвея? Любила. Или он тебя любил так, что тебе ничего не оставалось, как придумать свою любовь к нему? Хватит очередного потока сознания, ни к чему не приводящего. Есть дочь. О ней надо заботиться. Иногда это важнее любви. Матвей о тебе заботился. Заботился так, как ни до него, ни после не заботился никто. Да-да, включая маму и папу, которые тебя любили, потому что все любят своих детей. Поэтому заменяй слово «любовь» словом «забота» — и вот ты уже нормальный человек. Ездят же дальтоники не на «зелёный», а на «нижний». Тут главное не слова, а действия. Основополагающее, главное действие любви — забота. Так что просто не надо путаться в мыслях и словах. Надо жить. Там. За стенами роддома. Особенно когда тебя уже «выписали под наблюдение ЖК по месту жительства».

Выписать-то выписали. Оксана Анатольевна Поцелуева страшно веселилась, выписывая домой собственного начмеда. Как временно исполняющая обязанности. Того самого начмеда. Исполняющая обязанности начмеда старший ординатор отделения патологии… то есть уже завотделением обсервации… и даже временный начмед! — выписывает официального начмеда «под наблюдение ЖК». А младенца выписывает Ельский. «Под наблюдение участкового педиатра». Вроде как высший инженерный состав завода «Форд» рекомендует курировать свою продукцию у автослесарей на станциях техобслуживания «жигулей». Самой Татьяне Георгиевне было совершенно не смешно. Её объял первозданный ужас, и все ментальные усилия она тратила на подавление этой пещерной эмоции. Ей не было страшно во время беременности. Времени не было на страх. Она совершенно не боялась операции (разве что чуть-чуть, потому как общеизвестен факт: когда свои для своих стараются — и перестараться ненароком могут). После её напугал разве что Панин с его внезапными открытиями. Она сама ещё не поняла, если честно, как относится к тому, что её дочь оказалась Сёминой дочерью. Не хотела об этом думать. Она решила для себя, что её позднее дитя — ребёнок Матвея. Матвея и только Матвея. Бред, конечно же. Но учитывая обстоятельства зачатия и кое-что, произошедшее с нею в первом триместре… Бред, бред и ещё раз бред! Главное — никому не говорить. Даже Маргоше. Особенно Маргоше. Та тут же сольёт Панину. Тот моментом отправит к психиатру. Психиатр объявит невменяемой. Как с куста. Тут тебе не психологические разводы на бабки. Тут всё сурово, как арматура. Никому не объяснишь, что придумала «Матвееву дочь», чтобы вызвать в себе ту самую, сверхновую любовь. Чтобы инициировать создание чувственного сгустка. Разумеется, она понимает, что её дочь — не дочь Матвея. Она и не отрицает, что это бред. Ничуть не меньший, чем то, что её дочь — дочь Панина. То, что её дочь — дочь Панина, укладывалось в голове гораздо хуже, чем то, что её дочь — дочь Матвея. И вообще — это только её дочь! Больше ничья! Её собственная единоличная дочь! В роддоме со всем этим было не так неуютно. В отдельной палате ей было обеспечено максимально комфортное пребывание. Абсолютно здоровое, хотя и чуточку излишне голосистое дитя было окружено пристальным вниманием и дотошным уходом. И неонатологи и детские медсёстры в очередь стояли услужить начмеду и её кровиночке. И вдруг — домой. Вот паника и набросилась. Как домой? Почему домой? Что она будет дома делать одна с этим крохотным существом? Существо вопит, писает, какает, спит и ест. Татьяна Георгиевна Мальцева — действующий заместитель главного врача по акушерству и гинекологии крупной многопрофильной больницы. Ей на работу надо! И так уже десятидневный перерыв. Хотя Оксана к ней в палату постоянно гоняла по различного рода административным и лечебным вопросам. Мальцева на девятый день послеоперационного периода (собственного!) уже осмотр всех проблемных и потенциально проблемных беременных, рожениц и родильниц осуществила. Благо, девочка в детском. Ельский её Мусей называет. Потому что Татьяна Георгиевна свою дочь всё ещё никак не назвала. И не только Ельский. Панин её Мусей называет. Панин и начал «муськать», Ельский подхватил. Сёма из министерства прикатывает понянчиться. Каждый день. И по ночам торчит. Весь роддом дочурку Мальцевой Мусей называет. Что это? Имя или кличка? И на фоне всей этой каши — домой?! В четыре стены один на один с непонятным существом?! Мама Татьяны Георгиевны умерла. Да и будь матушка жива, вряд ли бы Мальцева обратилась к ней за помощью. Как ни стыдно признаться, она испытывала облегчение, что к тому моменту, как сама стала матерью, свою собственную родительницу уже похоронила. Иначе было бы не миновать благих намерений, которыми известно куда дорога вымощена. Никто с такой разрушительной страстью не умел причинять добро, как покойная матушка. Татьяна Георгиевна вздрагивала от одной мысли, что у её дочери могла быть такая бабушка. Много пользы принесли невестке Панина Кате сумасшедшая мамаша и не в меру заботливая свекровь? Нет. Зато вреда уже столько, что экскаватором не разгрести. Уж лучше чужому человеку заплатить, чем с родными лоскутами от собственной порванной души рассчитываться. Так что царствие матери небесное и спасибо, что миловал. Кто ещё может помочь? Марго? Она и так делает для Татьяны Георгиевны больше, чем один живой человек может сделать для другого живого человека. К тому же Маргарита Андреевна действующая акушерка родильного зала и старшая акушерка отделения. Не говоря уже о том, что к ней как раз прикатил колорадский фермер, коего так удачно сосватал ей Аркадий Петрович Святогорский, теперь ещё и переводчиком при Маргоше состоящий. А потому что не твори добро, ага! Сразу чужого человека на службу вызывать? У Татьяна Георгиевны всего лишь однокомнатная квартира. В режиме её прежнего образа жизни, а главное — образа работы, вполне хватало. Но чужой человек сейчас же?! Немедленно? А отдышаться? Понять и сформулировать наконец, как она относится к Мусе… Тьфу ты! К дочери.