Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 1 - [94]

– Э, мой друг! За кого же ты меня считаешь, что я захочу их разные шахер-махеры прикрывать своим именем? Но все это не то! Прежде всего: дела – это не моя стихия! Я не хочу никаких дел. Ты скажешь, что это злоупотребление своим положением. Да, злоупотребление в пользу эгоизма; злоупотребление, к которому всего чаще приводит родовое начало, к которому пришел и я, потому что, нужно сказать правду, я эгоист до кончика моих ногтей и думаю, что прежде всего – всякий для себя. Чтобы ты меня знал, а таиться от тебя мне нет надобности, я тебе скажу, что я то, что французы называют вивёр, эпикуреец в превосходной степени, и думаю, что жить стоит только для наслаждения. Фланер и парижский петимер смолоду, я остался фланером целую мою жизнь. Моя специальность – удовольствия. Я живу, готов и других учить жить собственно для того, чтобы наслаждаться. Я не отвергаю стремлений других людей к делу, к добру, к пользе, не отвергаю ни честолюбия, ни стремлений к власти, ни даже желаний наживы. Не отвергаю, например, твоего стремления возвысить и доставить политическое значение нашему роду. Буду счастлив видеть князей Зацепиных действительно первенствующими и, насколько могу, буду всеми мерами тебе содействовать. Но сам я… да за один день заботы и работ Остермана я не возьму трех Зацепинских княжеств! Я фланер и не хочу ничем более быть, как только фланером. Впрочем, не стану говорить о том, в какой степени я мог бы иметь влияние на дела в качестве ветреного и временного поклонника всего изящного; но знаешь ли ты, что я был женат?

– Вы, дядюшка?

– Да, я! Что ж тут удивительного? Я был женат на княжне, такой же поклоннице фланерства и удовольствий, как и я сам, к сожалению, только слабенькой и хворенькой. Она была не красавица, но милая, веселая, общительная. Вместе с ней мы хотели составить общий культ поклонения комусу, богу смеха и удовольствий; к сожалению, она недолго прожила. Через полтора года после свадьбы ее не стало. Разумеется, брак наш был тайный, потому что, с начала царствования дома Романовых, царевны явно никогда не сближали царствующий дом с его подданными. Тем не менее мы очень любили друг друга, и главная часть моего состояния, начиная с этого дома, принадлежит мне, благодаря ее любви и ее заботам обо мне!

– А моя почтенная тетушка была из дома Романовых?

– Она была родная сестра царствующей императрицы, пятая дочь царя Иоанна Алексеевича, Парасковья Ивановна[9]. После ее смерти мне пришлось делиться по земле именно этого дома с Екатериной Ивановной, герцогиней Мекленбургской, другой сестрой государыни, матерью нынешней принцессы: Петр Великий все это место, от самого Летнего сада, отдал своим дочерям и племянницам. Половина его поэтому и принадлежала царевнам Екатерине и Парасковье Ивановнам, а другая – царевнам Елизавете и Анне Петровнам. Последняя, уезжая в Голштинию, уступила свое место сестре, и та выстроила здесь свой Зимний дворец, в котором живет и теперь. Дворец Екатерины Ивановны после смерти императрица отдала графу Апраксину, наследнику графа Федора Матвеевича, генерал-адмирала при Петре Великом, который, умирая бездетным, свой дом на Неве завещал Петру Второму, так как видел необходимость расширить здания Зимнего дворца, а места для такого расширения не было. Императрица, решившись воспользоваться этим завещанием, не захотела остаться у наследников Апраксина как бы в долгу, тем более что смерть Петра Второго скорей уничтожала силу завещания, чем передавала ей права на завещанное имущество. А часть земли, принадлежавшая Парасковье Ивановне, за исключением участка, проданного ею еще прежде своего замужества, вместе с московским ее домом, ее волостями и вотчинами, всего более семи тысяч душ, согласно ее посмертной воле была отдана мне. Дело в том, что совокупность условий моего воспитания и жизни сделали меня лентяем не лентяем, а человеком неделовым; я и не берусь за то, к чему не гожусь. Но постой, ты еще молод; а вот будешь постарше, мы и тебя введем в наш кружок анахоретов, которые наслаждение предпочитают всему. Впрочем, ты не думай, чтобы этот кружок состоял только из таких лентяев, как я, – далеко нет! Между нами есть люди, известные своею неутомимостью в деле. Между ними и мною та разница, что они посвящают себя удовольствиям между делом, а я посвящаю себя делу между удовольствиями.

– Как же вы посоветуете, дядюшка, мне посвящать себя этим удовольствиям? – смеясь, спросил племянник.

– Э, друг мой, как тебе будет угодно! Мы враги всякого насилия и никак не доктринеры. Говорим свое мнение, выясняем взгляд, а никак не полагаем, что фанатизм и изуверство могут совпадать с разумом, образованием и свободой. Одним словом, правило аристократизма и благородства соблюдается нами вполне: живи и давай жить!.. Но перейдем же к делу; теперь у тебя деньги есть… Какой же костюм тебе назначен для кадрили?

– Султана Саладина!

– А принцессе Бирон?

– Попавшейся к нему в плен грузинской княжны!

– Недурно! Тебе – белая чалма, украшенная бриллиантами и страусовым пером; зеленая бархатная, шитая золотом куртка, красные широкие шаровары и осыпанное драгоценными камнями оружие. Ей – фиолетовый вышитый жемчугом спензерь, или как там называется эта грузинская одежда; белая с золотом по газу чадра и синие шаровары. Императрица сама назначила вам роли?