Роботы Апокалипсиса - [63]

Я помогаю парнишке пролезть через лабиринт из арматуры и бетона. Этот ход — всего лишь черная зияющая дыра, несколько футов в диаметре, она проходит через фундамент обоих зданий. Я молюсь, чтобы механическое чудовище в ней застряло.

Парень исчезает из виду, затем лезу я. Лаз темный и тесный. Мой спутник ползет медленно, все еще оберегая поврежденную руку. У входа, словно ржавые наконечники копий, торчат прутья стальной арматуры. Слышно, как нас догоняет «богомол», разрушая все, к чему прикасается.

А затем звуки умолкают.

Лаз такой узкий, что в нем нельзя даже повернуть голову. Я вижу только подошвы ботинок парня, который лезет впереди. Вдох, выдох. Сосредоточься. Что-то врезается в стенку лаза — судя по звуку, с такой силой, что вырывает кусок камня. Затем раздается еще один, пробирающий до костей звук удара. «Богомол» бешено прогрызается сквозь бетон к фундаменту из песчаника. Грохот стоит оглушительный.

Мир превращается в вопли, тьму и пыль.

— Пошел, пошел! — кричу я.

Через секунду парень исчезает: он нашел выход из тоннеля. Ухмыльнувшись, я врубаю скорость и на полном ходу вылетаю из отверстия и падаю, удивленно вскрикнув от боли.

Арматурный прут проткнул мне правое бедро.

Я лежу на спине, опираясь на локти. Нога застряла в отверстии. Прут торчит, словно кривой зуб, впившийся в ногу. Парнишка стоит в нескольких футах от меня — его лицо по-прежнему ничего не выражает. Судорожно вдохнув, я издаю еще один дикий вопль.

Это, похоже, привлекает внимание парня.

— Сними меня с этой штуки, черт бы тебя побрал! — ору я.

Парень моргает, и взгляд его карих глаз становится несколько более осмысленным.

— Быстрее! «Богомол» приближается!

Пытаюсь встать, но я ослабел, а боль слишком сильна. Мне удается приподнять голову.

— Сними мою ногу с прута, — объясняю я парню. — Или вытащи прут из стены, дело твое, но только побыстрее.

Парень стоит, не шелохнется. Губы у него дрожат — похоже, сейчас заплачет. Повезло мне, нечего сказать.

Слышен ритмичный стук — каждым ударом «богомол» выбивает из стены еще один кусок. Из отверстия вылетает облачко пыли. Вибрация от ударов проходит по стене и отдается в пруте арматуры, который проткнул мне ногу.

— Ну же, братишка. Ты мне нужен. Мне нужна твоя помощь.

И тут парень произносит первые слова:

— Извини.

Черт. Это конец. Я хочу наорать на этого труса, ударить его — но я слишком слаб. Поэтому, собрав остатки сил, я заставляю себя смотреть прямо ему в глаза. Мышцы шеи дрожат от напряжения. Если парень бросит меня умирать, я хочу, чтобы он запомнил мое лицо.

Не отводя взгляда от меня, парнишка поднимает поврежденную руку и разворачивает полотенце, которым она замотана.

— Что ты…

Слова застревают у меня в горле. Рука не повреждена — ее просто нет.

Вместо мышц предплечья — клубок проводов, подсоединенных к покрытому машинным маслом куску металла, из которого торчат два лезвия. Устройство похоже на огромные ножницы, сращенные с локтем. Сухожилия на руке сокращаются, и лезвия начинают расходиться в стороны.

— Я урод, — говорит парень. — Это со мной сделали робы в трудовом лагере.

Даже не знаю, что и думать. Сил у меня больше не осталось; я опускаю голову и смотрю в потолок.

Щелк.

Нога высвободилась. Из нее торчит кусок арматуры с блестящим срезом, но я свободен.

Парнишка помогает мне подняться, затем обхватывает меня здоровой рукой, и мы, не оглядываясь, ковыляем прочь от дыры. Пять минут спустя находим замаскированный вход в тоннели подземки и исчезаем в них, с трудом передвигаясь по заброшенным путям.

«Богомол» остается далеко позади.

— Как? — кивком головы я указываю на пострадавшую руку парня.

— Трудовой лагерь. Людей уводят, и возвращаются они совсем другими. Я стал одним из первых. Операция простая — только на руке. Но у других… То, что делает с ними автодок, гораздо хуже. Робы удаляют глаза, ноги, режут кожу, мышцы, мозг.

— Ты один?

— Я встретил кое-кого, но они не захотели… — Он безучастно смотрит на искалеченную руку. — Теперь я похож на них.

Да уж, такая рука не помогла ему найти друзей. Я пытаюсь представить себе, сколько раз его гнали прочь, сколько времени он прожил совсем один.

Парень на грани — он сгорбился, каждый вдох дается ему с трудом. Он не ранен — он сдался.

— В одиночку тяжело, — говорю я. — Когда ты один, то начинаешь сомневаться, зачем тебе вообще жить, понимаешь?

Парень молчит.

— Но здесь есть люди, Сопротивление. Теперь ты не один. У тебя есть цель.

— Какая?

— Выжить. Помочь Сопротивлению.

— Я даже не…

Он поднимает руку; в его глазах блестят слезы. Наступает важный момент: он должен понять то, что я скажу, иначе он умрет.

Я хватаю парнишку за плечи:

— Ты родился человеком, человеком и умрешь — что бы они с тобой ни сделали. Понял?

Здесь, в тоннелях, тихо. И темно. Здесь чувствуешь себя в безопасности.

— Да, — отвечает парень.

Одной рукой я обнимаю парня за плечи, морщась от боли в ноге.

— Отлично. А теперь идем. Нужно добраться до дома и поесть. По мне, конечно, не скажешь, но у меня есть жена — самая красивая женщина в мире. И говорю тебе: если ее как следует попросить, она приготовит такое рагу, что пальчики оближешь.