Робинзонетта - [11]

– Куда идешь, Пьер? – спросила его мать.

– Прогуляюсь немного.

– Куда же?

– Сам не знаю…

И он пошел прямо к Совиной башне. Там он выбрал укромное местечко и уселся, озаренный лучами заходящего солнца. Когда стемнело, он все еще сидел там в той же позе – подперев кулаками подбородок; лицо и руки его были мокрыми от слез, вызванных досадой, гневом и отчаянием.

– Гу! Гу! Гу! – ухнула вдруг ночная птица, и Пьер услышал над своей головой шум крыльев.

Он вскочил в испуге и только теперь заметил, что уже почти совсем темно.

И мальчик бегом пустился домой.

Часть вторая Свободная

1. У мамаши Бюрель

Когда Пьер вернулся домой, уже наступила ночь. У его матери сидели две соседки.

– А! – сказала она радостно, проводя рукой по глазам. – Вот и он!

– Что с тобой, матушка? – сказал Пьер, заметив это движение и заключив ее в объятия. – Ты плакала! Почему же?

– Ничего! Ничего! Я беспокоилась, потому что ты так поздно еще никогда не приходил… Но что с тобой? – прибавила она, поворачивая его лицо к лампе. – У тебя глаза совсем красные, голова горячая, руки тоже. Неужели у тебя такое горе?

– Да, у меня горе… Я думал… я полагал… Это случилось не по моей вине… Впрочем, оставим это! Все кончено…

– Бедный мальчик! – пробормотала мать, в то время как он уселся за стол, машинально придвинув к себе миску с супом.

– Боже мой, как ты его балуешь! – пожала плечами одна из соседок, глубоко пожилая женщина.

– Как же мне не баловать его, Мартина, ведь он один у меня…

– Согласна, но это не причина; напротив, это ему плохая услуга. Как можно беспокоиться до слез из-за большого мальчика, который пришел немного позже обычного… Волки его могли съесть, что ли?

– Но вы же видите сами, Мартина, он плакал.

– Вот беда! Эка важность! И этот большой, здоровый мальчик плачет, как младенец в люльке, и из-за чего, спрашивается? Уверяю тебя, если бы ты разумно говорила с ним, что тебе давно следовало бы сделать, ему никогда не пришли бы в голову такие глупости.

– Но Мартина! – хотела остановить ее бедная вдова, ища взглядом поддержки у другой соседки, до сих пор не сказавшей ни слова.

– Нет, нет, пусть она продолжает; она верно рассуждает и дает хорошие советы; послушай ее, – сказала женщина.

– Да, дай мне продолжить, – снова начала старушка, – и знай, что я вмешиваюсь в твои дела для твоей же пользы и для пользы твоего сына. Слушай меня и извлекай уроки из моих слов. Прежде всего, повторяю, я всегда говорила, что ты слишком балуешь мальчика, и от этого не будет пользы ни для тебя, ни для него. Погляди на него: ему четырнадцать лет, а по его росту и силе ему можно дать двумя или тремя годами больше. Я знаю, что он славный мальчик, я хочу этим сказать, что у него хороший характер, хороший нрав; что он заслуживает любви и никогда не давал повода жаловаться на скверное поведение. Он учтив, при случае очень услужлив; он очень забавный, знает много песен, умеет смешить как детей, так и взрослых. Каждый скажет о нем: какой славный мальчик!

– Вот видишь! – с явной гордостью произнесла мать Пьера.

Что касается Пьера, то, несмотря на то, что он был предметом разговора, ему, похоже, совсем не хотелось в него вступать. Наклонившись над миской, куда он изредка опускал свою ложку, он как будто ничего не слышал.

– Хорошо, послушай, – ответила Мартина. – Правда, все говорят, что он добрый мальчик, но вот и все. Никто не говорит: это мужественный, это самоотверженный мальчик. А надо, чтобы говорили так.

– Погоди, скажут еще, – возразила мать.

– Да, но когда?.. Ведь сердечная доброта и приятный нрав не мешают быть беспечным человеком, зевакой и лентяем. И так как люди в его положении не живут на свете для того, чтобы всегда гулять и ничего не делать, то его душевные и умственные качества от этого много теряют. Ты пойми, – продолжала старушка, заметив недовольное движение вдовы, – я с тобой говорю искренне, по-дружески, и если у тебя недостает храбрости слушать меня, я закрою рот и не скажу больше ни слова.

– Говорите, – отозвалась госпожа Бюрель, – я знаю, что вы добры и благосклонны ко мне, у меня хватит храбрости… Но ведь он здесь – не будьте слишком жестоки к нему.

– Ты пойми, – продолжала старушка, заметив недовольное движение вдовы, – я с тобой говорю искренне, по-дружески.

При этих словах Пьер вдруг поднял голову и, гордо посмотрев женщине в лицо, сказал дрожащим от волнения голосом:

– Скажите все, что у вас на сердце, хотя мне и тяжело слушать вас; тем лучше будет для меня! Так и следует! Не бойтесь, ваши слова принесут мне пользу. Говорите!

– Слава Богу! – воскликнула Мартина. – И эти слова подтверждают, что у тебя доброе сердце. Но непаханая земля портится. Так же и ты. Теперь мои слова относятся к тебе, а не к твоей матери. Следи хорошенько за моей мыслью.

– Я слежу очень внимательно, – сказал Пьер.

– Уже сколько лет посылала тебя твоя бедная мать в школу; правда, она платила по месяцам, это недорого, но деньги трудно достаются бедной поденщице, которая должна прокормить двоих. Чему ты выучился в школе, а?

– Он не виноват, что не может выучиться, – вмешалась мать, – и если он…

– Оставь, – прервала ее старушка, – я говорю с ним. Отвечай же, мой милый, чему ты выучился?.. Мне кажется, ты едва умеешь читать по складам. Учитель говорит, что ты не можешь просидеть внимательно несколько минут; у тебя только забавы в голове; скажи, это правда?