Робинзон в русском лесу - [42]

Часто мы по целым дням бесцельно бродили по лесу, приискивая, чем бы занять дремлющие ум и чувство. Однажды мы пошли собирать ягоды и забрались далеко от дома. Вдруг, совершенно неожиданно, среди леса, перед нами открылась довольно большая лужайка, и через несколько минут из чащи на нее вышла медведица с двумя медвежатами и хотя взрослым, но еще небольшим медведем. Мы заслышали их приближение раньше, чем увидели их. Медведицы чрезвычайно нежные матери и, пока водят своих медвежат, бывают ужасно свирепы, потому что всех подозревают в злых умыслах против своих детей. Точно не доверяя в этом деле одним своим силам, они постоянно держат при медвежатах еще взрослого медведя, который нянчит их и называется пестуном.

Мы бросили корзинки на землю и взобрались на дерево. Сначала медведи, казалось, не заметили нашего присутствия. Медвежата косолапо и неуклюже катались по земле, а мать и пестун забавляли их, тормоша зубами за животы. Но вдруг медведица увидела наши корзины, подошла к ним, обнюхала их и подозвала детей и пестуна. В несколько минут от наших ягод не осталось и помину. Мы очень охотно простили бы ей эту шалость, но ей, кажется, захотелось еще полакомиться и нашими мозгами. Она обнюхала утоптанную траву и пошла прямо к дереву, на котором мы сидели.

— Ведь она полезет к нам! — сказал Вася громко. — Если у вас ружье заряжено пулями, стреляйте.

Я выстрелил два раза, но, вероятно, от страха, или от неловкого положения на суку, один раз промахнулся совершенно, а другой ранил ее в лапу пониже плеча.

— Плохо дело! — крикнул Вася. — Ну, полезайте выше. Я встречу и угощу ее топором.

Медведица поднялась на задние лапы со злобным рычанием. Должно быть, моя пуля пробила только мясо, не затронув кости, потому что она стала сначала трясти дерево, но видя, что мы сидим крепко, полезла к нам.

Я взобрался как можно выше, а Вася спустился на толстый сук и крепко сплел ноги, вынул из-за пояса топор и сжал его в руках. Как только, медведица поднялась близко к Васе, он нагнулся и изо всех сил ударил ее топором промеж глаз. Она выпустила сук, за который держалась, и полетела на землю, ломая при падении сухие ветви. Пестун побежал было к нашему дереву, но Вася бросил в него топором и ранил в лапу, а потом выстрелил и добил окончательно. Опять я был обязан своим спасением Васе!

Мы очень сожалели, что не можем воспользоваться мясом обоих медведей, но тащить их с собой не было возможности, а поэтому мы сняли только шкуры и, поймав двух медвежат, пошли домой.

На другой день мы возвратились к этому месту, но, должно быть, ночью приходили волки, потому что мяса на ободранных медведях осталось совсем немного. Впрочем, мы все-таки отрубили им головы и лапы.

Вскоре пришла пора убирать огород. Машка помогала нам, перевозя овощи к сараю. Потом пошли дожди, похолодало и, наконец, повалил снег.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Мы встречаем в лесу людей. Свидание с отцом и матерью.

Третья зима застала нас далеко не такими счастливыми и довольными, как прошлогодняя. Правда, мы были достаточно обеспечены молоком Машки, овощами, большим запасом сухого бульона и мясом зайцев, которых опять стали ловить ящиками. Наконец, в крайности, мы могли убить медвежат и теленка Машки, мяса которых нам хватило бы очень надолго. В своей крепости мы могли вовсе не бояться хищных зверей. Но нас беспокоило то, что порох был совершенно на исходе, его осталось заряда на три, на четыре, не больше. Ходить по лесу без оружия было далеко не безопасно. Это доказывали наши частые встречи с волками и медведями. Как же теперь ездить за водой или за дровами? Каждую минуту могли собраться волки и растерзать нас, или мог прийти медведь и заломать нас в своих страшных объятиях.

Мы долго думали, чем заменить ружья. Я предложил Васе сделать пращи, — вырезать толстые палки, расщепить их с одного конца, закладывать в расщелину камень и бросать его, сильно взмахивая палкой. Но этим оружием, и то при большой сноровке, можно убить птицу, а медведя или волка удар камнем мог только еще больше разъярить.

Сказалась и другая нужда — белье наше совершенно износилось, несмотря на то, что на починку старого и пошив нового пошли все четыре простыни, которые я захватил из дому. Надевать прямо на тело плохо выделанные звериные шкуры было очень неприятно, особенно с непривычки. Ни прясть, ни ткать мы не умели, да было и не из чего.

С горя я вздумал сплести себе рубашку из мочалы. Расщепал ее очень мелко, тщательно вымыл и принялся за работу. Сделал большую тонкую рогожу, выкроил из нее рубашку, сшил, а на швах для прочности и для того, чтобы они не так нестерпимо терли тело, нашил полоски из своего сюртука, который был мне уже мал и износился до тряпок. Ворот, проймы рукавов и обшлага я также подшил сукном.

Трудно себе представить то неприятное ощущение, которое охватило меня, когда я нарядился в эту рубашку. Повсюду терло, царапало, кололо! Я хотел превозмочь себя, но выдержал только полдня, потом снял ее, положил в самую горячую воду и принялся тереть изо всех сил. Мне показалось этого еще мало, я сварил щелоку и в нем повторил стирку. После нее рубашка стала мягче, но далеко еще было ей до хорошего тонкого белья, которое я носил дома!