Ритуал последней брачной ночи - [20]

— Тэрэ! — поприветствовала я Кайе, когда она открыла дверь.

— Тэрэ-тэрэ, — ответила она, явно обрадовавшись возможности попрактиковаться в родном эстонском.

Несколько секунд мы рассматривали друг друга, а потом бросились друг другу на шею. Мне пришлось изогнуться, чтобы не задеть ее вызывающе округлившийся живот.

— Когда? — спросила я.

— Ruttu [15]… Через месяц.

Кайе приложила палец к губам и провела меня в комнату — первую по коридору. Интересно, с каких это пор Кайе, любительница танцев на столах в голом виде, стала такой деликатной?…

В семнадцатиметровой клети, которую теперь занимала Кайе, царил образцовый эстонский порядок с налетом такого же образцового эстонского шарма: затейливая керамика, сухие цветы в низких вазах, свечи, пледы, салфетки, шторы, стилизованные под рыбачью сеть. И запах кофе. Не хватает только национального флага за окном и национального гимна на виниловой пластинке.

— Ты изменилась! — Наши реплики прозвучали синхронно, и Кайе рассмеялась. Я бы тоже рассмеялась. В другой ситуации.

— Как твой парень? — спросила я.

— Муж? О! Toredastiii [16]

Значит, наша маленькая паршивка с татуированными сиськами угомонилась и даже засвидетельствовала это документально.

— А ты? — осторожно спросила Кайе.

— У меня проблемы.

Она смешно фыркнула и ухватилась за ручную кофемолку.

— Пойду сварю кофе, — извиняющимся голосом сказала она и вместе с кофемолкой двинулась к двери.

Я осталась в комнате одна.

Вытянувшись на пледе, я прикрыла глаза и вздохнула. Если даже Кайе укажет мне на дверь после дружеского кофепития, ее можно понять. Я — ее лучшая подруга, шесть лет псу под хвост не выкинешь; я носила ей передачи, когда она валялась в больнице после неудачного аборта. Я прикладывала ей на морду свинцовые примочки, когда один пьяный норвежец едва не вышиб ей глаз. Но я — ее прошлое.

Ее постыдное прошлое.

И вряд ли оно понравится ее обожаемому муженьку.

…Когда Кайе вернулась из кухни с подносом, я была готова ко всему. И она это поняла. Аккуратно придерживая рукой живот, Кайе села рядом со мной, нагнула голову и мягко произнесла:

— Что я могу для тебя сделать, Вари?

Господи, как давно меня так не называли!.. Я улыбнулась, взяла чашку и сделала глоток. Умеют же эти эстонцы варить кофе, слов нет!

— Ничего криминального. В смысле, ничего, что могло бы задеть твоего высоконравственного… мужа…

Слово «муж» в контексте отвязной Кайе прозвучало довольно юмористически.

— Мне нужно где-то перекантоваться пару дней. Ты как?

— А что случилось?

Посвящать женщину на сносях в подробности убийства двух мужиков, один из которых долгое время был ее сутенером, мне не хотелось. И я ограничилась святочной историей о притязаниях клиента.

— Достал тут меня один козел. Требует соития каждые три часа. А у меня месячные. А ему плевать. Сегодня ночью чуть дверь не вынес.

— Тебе нужно бросить это ремесло, Вари, — со страстной убежденностью миссионерки, входящей в приемный покой лепрозория, сказала Кайе.

— Да я вот тоже подумываю… Годы уже не те, и молодая поросль на пятки наступает. Так я могу остаться?

— Конечно. У нас есть кресло… Оно раскладывается. Ты можешь там расположиться. А мне еще нужно сходить в женскую консультацию…

Какая милая дребедень! Женская консультация, надо же! Никогда в жизни я не завидовала Кайе, хотя ее сиськи были намного круче моих, да еще с татуировкой по внешнему кругу. Но теперь… Приходится признать, что теперь я была бы счастлива поменяться с ней местами. И даже носить глупый плод под глупым сердцем. И даже иметь глупого образцового мужа. Интересно, что это за тип, которому удалось в такие короткие сроки приручить Кайе и укротить ее либидо? Наверняка без запасного яйца в мошонке тут не обошлось.

Кайе чмокнула меня в щеку и убежала в свою консультацию. Я осталась одна и приступила к изучению своего нового убежища.

Комната была перегорожена самодельными книжными полками, возвышавшимися до самого потолка. Большую часть пространства (ту, что ближе к двери) занимали супружеское ложе, стол, шкаф и телевизор. В крошечном закутке у окна, который достался мне, располагались: кресло (то самое, о котором говорила Кайе), рабочий стол с лампой и магнитофон.

Не густо.

Я разложила кресло, плюхнулась на него с ногами и сняла с полки первую попавшуюся книгу: «Из китайской лирики восьмого — тринадцатого веков». Но никакого чтения не получилось. Во-первых, шрифт был слишком мелок для моей нетренированной сетчатки (все последние годы я читала только иллюстрированные дамские журналы). Во-вторых, перед глазами у меня все еще стояли мертвый Стас и мертвый Киви. А в-третьих…

Не люблю стишат!

…Когда я проснулась, на супружеской половине горел маленький свет, а в комнате плавали сумерки. Но чертовы белые ночи, к которым за четыре года я так и не смогла привыкнуть, напрочь сбивали башню и лишали ориентации во времени. Вполне может быть, что сейчас полночь. Или два часа. Или вообще — рассвет.

Я была прикрыта пледом, а ботинки, в которых я валялась на хозяйском кресле, были сняты и аккуратно поставлены на пол. Милая Кайе, как тебе идет роль хранительницы дома!

Я уже хотела подняться и выползти из своего укрытия, когда услышала мужской голос.