Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни - [67]

Нас слишком часто кормят историями войн и куда реже – историями мира. Я как трейдер приучен искать ответ на первый вопрос, о котором люди забывают: кто пишет эти книги? Ну как: историки, специалисты по международным отношениям, политологи. Можно ли одурачить таких людей? Будем вежливы и скажем, что они в основном – не физики-ядерщики; эти люди – жертвы структурной предвзятости. Можно сказать, что, несмотря на почти полное отсутствие в исторических книгах пустословия и самоанализа, эмпирически строгий подход в истории международных отношений – птица редкая.

Во-первых, существует проблема излишнего внимания к положительным результатам: данные о прошлом слишком часто анализируют методом via positiva и недостаточно часто – via negativa. Даже в эмпирических науках положительные результаты («это работает») чаще удостаиваются внимания, нежели отрицательные («это не работает»); стоит ли удивляться историкам и специалистам по международным отношениям, которые попадают ровно в ту же ловушку?

Во-вторых, эти самые ученые, не физики-ядерщики, не понимают ключевого математического принципа: они путают яркость с частотой. В течение пяти столетий, предшествовавших объединению Италии, на ее территории предположительно велось «множество войн». Следовательно, настаивают многие ученые, объединение «принесло мир». Однако в Первую мировую войну, в «период стабильности», погибло более 600 тысяч итальянцев – эта цифра почти на порядок выше всех потерь, вместе взятых, за предыдущие 500 лет. Многие «конфликты», возникавшие между странами и городами, разрешались профессиональными солдатами, часто наемными, и население по большей части об этих войнах не знало. Мой опыт говорит, что, ознакомившись с этими фактами, люди неизменно возражают: «Но все равно войн и нестабильности было больше». Это аргумент бизнеса Роберта Рубина: сделки, убыточные изредка, более стабильны, даже если в итоге они рушат всю конструкцию[108].

В-третьих, есть проблема репрезентативности: в какой мере описанное соотносится с эмпирическим. Обращающихся к нам историков и спецов по международным отношениям рассказы о конфликтах мотивируют куда больше, чем естественное общественное сотрудничество множества различных игроков, не имеющих отношения к институциям: торговцев, брадобреев, врачей, менял, сантехников, проституток и так далее. Мир и коммерция историкам по-своему интересны, но не слишком, – и, хотя французская школа «Анналов»[109] постулировала, что история есть вся жизнь организма, а не только кошмарные эпизоды войны, поменять образ мышления смежных дисциплин (международные отношения) в значительной степени этой школе не удалось. Даже мне, хотя я все понимаю и сочиняю сейчас эту главу, описания реальной жизни кажутся скучными.

В-четвертых, как мы уже говорили, предпринятое капитаном Марком Уэйзенборном, Паскуалем Кирилло и мной исследование показывает, что рассказы о прошлом перегружены завышенными оценками. Кошмар выпячивается и с каждым новым пересказом становится все кошмарнее.

Журналистика печется о «событиях», а не об отсутствии событий; многие историки и эксперты-политологи превозносят журналистов за высокие стандарты проверки фактов; эти журналисты позволяют себе чуток сухости, чтобы их принимали всерьез. Однако быть суховатым – еще не значит быть ученым, и «проверка фактов» – еще не эмпирический подход: эксперты упускают из виду отсутствие информации и факты, о которых мы мало что знаем. Русская школа теории вероятностей учит нас, что думать следует в терминах односторонних неравенств: необходимо учитывать и то, о чем данных нет, – отсутствие Черных лебедей в описаниях не означает, что Черных лебедей не было. Описания недостаточны, и эту асимметрию нельзя не отразить в анализе произошедшего. Нашим локомотивом должны стать немые свидетельства. У того, кто читает исторический труд, но не видит контекста событий, возникает такое же искажение восприятия, как и у человека, который читает о жизни Нью-Йорка, увиденной из реанимации больницы Бельвю.

Никогда не забывайте о том, что историки и политологические псевдоэксперты – это отборная кучка людей, черпающих знания из книг, а не из реальности и бизнеса. Это касается и чиновников Госдепа – их набирают не из авантюристов и людей действия, а из учеников тех самых ученых. Давайте без обиняков: потратить кусок жизни на чтение архивов библиотеки Йельского университета – не то занятие, которому с радостью предастся человек без школярского темперамента, вынужденный постоянно выживать, например сборщик долгов, работающий на мафию, или биржевой маклер, торгующий товарами с волатильными ценами. (Если вы этого не понимаете, вы карьерный ученый.)

Возьмем стандартное описание арабов в Испании, турок в пределах Византийской империи или арабов и византийцев. С геополитической точки зрения, все это – ситуации, чреватые войной. Да, все эти люди сражались, но не так, как вам кажется. В соответствующие периоды истории активнее всех были торговцы. Я на своем примере знаю, как живут греческие православные византийского обряда при исламе (впрочем, на безопасном расстоянии от мусульман-суннитов), и своими глазами наблюдал подобное сотрудничество. Когда мы говорим об экономическом сотрудничестве народов, не стоит делать скидку на богословские рассуждения, – до открытия Америки коммерческим центром тяжести был Восток. Выражение «Лучше тюрбан на турке, чем тиара на папе римском!» принадлежит великому дуке Луке Нотарасу, который вел переговоры о мире и дружбе с османами, и повторялось в разные исторические периоды. Его приписывают св. Марку Эфесскому; балканские крестьяне часто выкрикивали этот слоган, чтобы обосновать свое право выступать вместе с турками против католических господ.