Рискованное дело - [58]

Не отрываясь от его губ, она крепко обняла его. Она страстно целовала, ласкала, покусывала и дразнила его до тех пор, пока его дыхание не сделалось частым и прерывистым. Он не мог не ответить ей. Лиз дрогнула. Она поняла, что и его тоже можно соблазнить, заставить забыть о разуме, отправить в полет за пределы реальности. У Лиз закружилась голова. Оказывается, она тоже умеет соблазнять и возбуждать!

Она подвинулась, чтобы ему удобнее было лечь сверху, но не учащала ритма. Он прошептал ее имя — Лиз поняла, что он сдерживается из последних сил. Она инстинктивно находила на его теле самые нужные точки, ласкала их, учась на ходу. Кончиком языка она провела по его шее, наслаждаясь его мужественностью. Пульс у него бился часто — так же, как и у нее. Одним движением Лиз оседлала его; оказавшись сверху, она обрела большую свободу.

Ее неопытные руки поглаживали его вначале нежно и робко. Ее ласки сводили его с ума. До нее он не знал ни одной женщины, способной вот так дарить чистое наслаждение. Она медленно покрыла поцелуями его грудь, затем потерлась о нее щекой. Ее прикосновения одновременно и утешали, и распаляли его.

Он весь горел как в огне, и в то же время ему казалось, что он плывет по воздуху и через его тело проходят воздушные потоки. Огонь от ее поцелуев распространялся по телу, как лесной пожар. Она пробовал его на вкус, и ее влажные губы походили на шепот ночного ветерка — охлаждающего, успокаивающего.

— Скажи, что ты хочешь. — Она подняла голову, и ее черные прекрасные глаза замерцали в лунном свете. — Скажи, что мне делать.

Ему показалось: больше он не вынесет. Потрясенный ее чистотой, неискушенностью и бескорыстием, он приподнялся и запустил обе руки в ее волосы. Так он мог бы лежать с ней вечно; она напоминала амазонку, чья кожа отсвечивает в полумраке золотом. В глазах горел огонь желания. Он притянул ее к себе, и их губы снова встретились. Оба почувствовали ненасытный голод. Ей не нужно было ничего говорить, ее ничему не нужно было учить. Сила ее желания зажгла его.

Джонас забыл о рассудке, послал к черту самообладание. Положив руки ей на бедра, он усадил ее повыше и одним движением вошел в нее. Она ахнула от изумления и радости. Все ее тело сотрясала сладкая дрожь. Упершись руками ему в плечи, она начала бешеную, неудержимую скачку. Удовольствие, боль, радость и ужас одновременно затягивали ее в пучину и уносили куда-то ввысь.

Он не мог ни о чем думать, зато его чувственность была обострена до предела. Еще вчера он ни за что не поверил бы, что можно ощущать столько всего сразу и так остро. Его душу раздирало нечто неиспытанное; в нем возникало что-то новое, наполняя его новым смыслом. Наконец, он перестал что-либо слышать, кроме биения собственного сердца. С полуоткрытыми глазами он следил за ней — обнаженной, освещенной лунным светом. Он любовался ею, когда она увлекла его за собой на вершину блаженства, на недосягаемую вершину, где царило слепое безрассудство. Такой он запомнит ее навсегда.

* * *

Просто невероятно! Такого просто не может быть, подумала Лиз. Как можно вполне обыденно выдавать напрокат снаряжение для дайвинга, когда тело по-прежнему живет памятью о восхитительных предрассветных минутах близости? Тем не менее она стояла за прилавком, выписывала квитанции, давала советы, называла цены и давала сдачу. Правда, работала она машинально. Благоразумия хватило лишь на то, чтобы не выходить сегодня в море, а послать вместо себя замену.

Так же машинально она здоровалась с клиентами — кого-то она знала давно, кто-то был здесь в первый раз — и гнала прочь мысли о списке, который она обещала составить для Мораласа. Кто согласится арендовать снаряжение и брать уроки дайвинга в «Черном коралле», зная, что все они под надзором полиции? Убийство Джерри Шарпа и затруднительное положение, в котором она из-за этого оказалась, угрожают бизнесу гораздо сильнее, чем застой в делах или свирепый ураган.

К состраданию, сочувствию и надеждам, что Джонас, наконец, успокоится телом и душой, примешивалась отчаянная потребность защитить свое дело, уберечь ради дочери то, что она создала из ничего. И как бы Лиз ни пыталась забыться, она страшно злилась, вспоминая, что замешана в страшной неразберихе, где сама она ни над чем не властна.

Да, в ней происходила настоящая борьба. Она злилась на Джонаса за то, что он круто изменил ее судьбу, и вместе с тем страстно желала, чтобы он с ней остался. Если бы он не ворвался в ее жизнь, они бы не оказались вместе. И как бы она ни злилась, она нисколько не жалеет о том времени, что они провели вдвоем. Она обещала себе никогда не жалеть о том, что было. Настало время взглянуть правде в глаза. В ней таится бездна любви, которую она долго прятала. Один раз ее отвергли, и ей не хотелось снова рисковать. Но Джонас высвободил в ней любовь — а может, она сама отпустила ее на волю. Что бы ни случилось, чем бы ни кончилась вся история, она поняла, что в состоянии любить.

—А вас, оказывается, трудно поймать!

Отвлекшись от собственных мыслей, Лиз резко вскинула голову. Знакомое лицо — и имя тоже сразу всплыло из памяти.