Риск - [2]

Бесчестный финансовый консультант пустил мистера Уэллса по миру. Мистер Уэллс, обезумев от отчаяния, где-то услышал, что Рональд Бриттен, несмотря на молодость, уже осуществлял спасательные работы. В разговоре по телефону мистер Уэллс пустил в ход веские аргументы: он предлагал двойную плату, рыдал и сулил вечную благодарность. И он надоел мне до смерти.

В тот день я в первый и, вероятно, в последний раз в жизни готовился участвовать в розыгрыше Золотого кубка в Челтенхеме: у английских жокеев-стиплеров эти скачки стоят в табели о рангах на втором месте после Больших Национальных. Не имело значения, что жучки невысоко оценивали шансы моей лошади, а букмекеры принимали предварительные ставки из расчета сорок к одному. Факт оставался фактом: для жокея-любителя, вроде меня, приглашение скакать в розыгрыше Золотого кубка являлось пределом мечтаний.

Из-за мистера Уэллса я не ушел из конторы спокойно и заблаговременно, бегло просмотрев ежедневную почту. Только без четверти час я предпринял первые попытки отделаться от навязчивого клиента. Мне удалось заставить его встать со стула только тогда, когда я поклялся встретиться с ним в ближайший понедельник и снова подробно обсудить его трудное положение. Он открыл дверь и опять застыл на пороге. Уверен ли я, что мы рассмотрели все аспекты проблемы? Не мог бы я уделить ему побольше времени сегодня днем? В понедельник, твердо сказал я. Может, ему имеет смысл обратиться к кому-нибудь другому?

— Сожалею, — сказал я, — мой старший партнер уехал в отпуск.

— Мистер Кинг? — спросил он, указав на аккуратную надпись «Кинг и Бриттен», красовавшуюся на открытой двери.

Я кивнул, мрачно подумав, что мой старший партнер, если бы он не путешествовал в настоящий момент по Франции, обязательно проследил бы за тем, чтобы я вовремя отправился в Челтенхем. Тревор Кинг, крупный, седовласый, властный и практичный, хорошо понимал, что для меня важнее.

Мы работали вместе в течение шести лет — с тех пор как он переманил меня из столичной конторы, где я проходил практику. Он предложил мне нечто, от чего я был не в силах отказаться: гибкий рабочий график, позволявший выкраивать время для участия в скачках. К тому моменту он имел уже пять или шесть клиентов из «скакового» мира, ибо Ньюбери являлся центром подготовки лошадей, здесь располагались десятки конюшен, обитатели которых топтали своими копытами меловые холмы Беркшира. Подыскивая замену помощнику, который покидал его, Кинг рассудил, что расширит клиентуру в этой сфере, если наймет меня. Конечно, он не говорил об этом прямо — не такой он был человек, чтобы потратить два слова, когда довольно и одного. Но вскоре его интерес стал очевиден, так как он не скрывал удовлетворения, когда его замысел начал постепенно осуществляться.

На первый взгляд способный бухгалтер и жокей-любитель — непримиримые противоположности. Однако все, что Кинг предпринял, проверяя мою квалификацию, сводилось к следующему: он спросил моих бывших нанимателей, готовы ли они значительно повысив мое жалованье, чтобы удержать меня. Они ответили утвердительно и дали мне хорошую прибавку. Тревор улыбнулся, словно кроткая акула, и удалился. Затем он предложил мне стать его полноправным компаньоном и массу свободного времени для скачек. Моя партнерская доля будет стоить мне десять тысяч фунтов, и я могу выплатить ее за несколько лет из своих доходов. Что я об этом думаю?

Я подумал, что все может обернуться просто великолепно. Так и вышло.

В каком-то смысле я и теперь знал Тревора не лучше, чем в первый день знакомства. По сути, наши отношения начинались и заканчивались у дверей конторы. За ее пределами они ограничивались одним ежегодным официальным обедом, на который я получал письменное приглашение от его жены. Он жил в роскошном доме: само здание и интерьер относились примерно к двадцатым годам нынешнего столетия. Друзья Тревора принадлежали в основном к числу крупных предпринимателей или советников графства — состоятельные, солидные, как и сам Тревор.

На профессиональном уровне я хорошо изучил его. Тревор придерживался ортодоксальных, консервативных взглядов, умеренных и традиционных. Он был старомодным без напыщенности и давал своего рода первоклассные советы, казавшиеся разумными даже тогда, когда задним числом выяснялось, что это не так.

Возможно, Тревор был не чужд некоторой жестокости. Иногда у меня возникало впечатление, что ему доставляет истинное удовольствие выводить на чистую воду клиента, уточняя размеры его налоговой задолженности, и наблюдать, как тот сникает.

Расчетливый и методичный, сдержанно честолюбивый; ему нравилось быть местной знаменитостью, и он умел мастерски очаровывать богатых пожилых леди. В качестве клиентов он отдавал предпочтение процветающим компаниям и не любил профанов с запутанными делами.

Наконец я избавился от одного из таких профанов — мистера Уэллса, и со всех ног помчался на автомобильную стоянку около нашей конторы. От Ньюбери до Челтенхема шестьдесят миль, и я изгрыз ногти, пока ехал, так как путь мне без конца блокировали то дорожные работы, то армейские автоколонны. Я знал также, что последнюю милю до ипподрома мне придется полчаса ползти в длинном хвосте желающих попасть на скачки. Уже много раз говорилось о том, насколько рискованно выставлять любителя («пусть и хорошего», как написал некий благожелательный обозреватель) против профессионалов высшей лиги на лучших лошадях королевства, в чемпионском заезде, на самых престижных состязаниях сезона. «Лучшее, что может сделать Роланд Бриттен, это убрать Гобелена с дороги остальных участников», — советовал менее благожелательный журналист. В душе я отчасти соглашался с ним, однако не собирался следовать его рекомендациям. Не явиться вовремя — пожалуй, стало бы самым непрофессиональным поступком из всех возможных.