Блейк неожиданно сел и с отчаянием посмотрел на робопсихолога. Ее слова проникли в самую глубину его сознания, прорвали пелену эмоций. Он обнаружил, что не может спорить с ней. Хуже того, предчувствие поражения охватило его.
Он пробормотал:
– Вы могли бы сказать мне об этом до отлета.
– Могла, – согласилась доктор Кэлвин, – но я заметила ваше естественное беспокойство за свой рассудок. Это беспокойство могло снизить вашу эффективность исследователя, и мне пришло в голову, что лучше будет, если вы сочтете моим единственным побудительным мотивом необходимость сберечь робота. Я решила, что это рассердит вас, а гнев, мой дорогой доктор Блейк, иногда очень полезная эмоция. Рассерженный человек меньше боится. И все очень хорошо сработало, мне кажется. – Она сложила руки на коленях, и на лице ее появилось впервые в жизни близкое подобие улыбки.
Блейк сказал:
– Чтоб я провалился!
Сьюзан Кэлвин продолжала:
– Послушайте моего совета, вернитесь к своей работе, примите свой статус героя и расскажите своему другу-репортеру все подробности своего героического поступка. Пусть это и будет той большой новостью, которую вы ему обещали.
Медленно, неохотно Блейк кивнул.
Шлосс облегченно вздохнул, Каллнер широко улыбнулся. Они протянули руки. За все время, пока говорила Сьюзан Кэлвин, они молчали. Да и сейчас не стали говорить.
Блейк сдержанно пожал им руки.
– Ваше участие, доктор Кэлвин, должно быть освещено в прессе.
Сьюзан Кэлвин холодно ответила:
– Не будьте дураком, молодой человек. Это моя работа.
