«Risico» - [3]

Ненадолго в кабинете воцарилось молчание. Бонд подумал, что все это дело выглядит неприятным, по всей видимости, опасным и уж во всяком случае грязным. С этим последним ощущением в душе он встал и взял папки.

— Хорошо, сэр. Но это обойдется вам недешево. Сколько я могу тратить?

М придвинулся в кресле к столу и положил на него руки ладонями вниз, кисть к кисти. Раздраженным голосом он произнес:

— Сто тысяч фунтов стерлингов. В любой валюте. Эту сумму назвал премьер-министр. Но я не хочу подвергать вас риску. Вы и так таскаете каштаны из огня за других. Можете истратить и вторую сотню тысяч, если возникнут трудности. Наркомафия — крупнейший и опаснейший в мире синдикат преступников. — М потянулся к корзине входящих и вынул оттуда папку с донесениями. Не поднимая головы, он буркнул:

— Берегите себя.

…Синьор Кристатос раскрыл меню.

— Я не собираюсь ходить вокруг да около, мистер Бонд, — сказал он. — Сколько?

— Пятьдесят тысяч фунтов и такой же приварок в случае удачи.

Кристатос равнодушно заметил:

— Это хорошие деньги. Я закажу дыню с окороком и шоколадное мороженое. На ночь я не ем много. В этом ресторане есть свое кьянти. Рекомендую попробовать его.

Подошел официант, и они с Кристатосом обменялись короткими очередями по-итальянски. Бонд заказал домашнюю лапшу с зеленью под генуэзским соусом, состоявшим, по словам Кристатоса, из фантастической смеси базилика, чеснока и еловых шишек.

Когда официант удалился, Кристатос откинулся на спинку и стал молча жевать деревянную зубочистку. Постепенно его лицо темнело, становилось мрачным; оно как зеркало отражало обуревавшие его сомнения. Тусклые черные глаза заблестели, их тяжелый взгляд беспокойно шарил вокруг, избегая лишь сидящего напротив Бонда.

«Он сомневается, стоит ли раскрывать все карты», — подумал Бонд, а вслух произнес ободряюще:

— При известных обстоятельствах сумма может увеличиться.

Казалось, Кристатос на что-то решился. Бросив: «Вот как?» — он отодвинул стул и встал.

— Извините, мне нужно в туалет. — Повернувшись, он быстро пошел в дальний конец зала.

Неожиданно Бонд почувствовал, что проголодался и хочет пить. Он налил кьянти в большой бокал и залпом выпил половину. Затем отломил кусок булки и стал есть, намазывая хлеб толстым слоем желтого масла. Интересно, почему булка с маслом кажется такой вкусной только во Франции и Италии? Других мыслей у Бонда не было. Он сделал все, что мог, и теперь оставалось только ждать. Кристатос ему поверил, — ведь он был крупной фигурой, солидным клиентом, которого рекомендовали сами американцы. По-видимому, Кристатос пошел звонить, и этот звонок решит все. Через зеркальное стекло ресторана Бонд глазел на прохожих за окном. Вот проехал на велосипеде разносчик одной из партийных газет. Поверх корзины на переднем крыле развевался красный флажок. Белыми буквами на нем было написано: «Progresso? — Si! Avventuri? — No!».[6] Бонд улыбнулся. Он был в прекрасном настроении. Все шло как надо. Сейчас главное продолжать в том же духе.

…В противоположном конце полупустого зала ресторана за угловым столиком около кассы пышная блондинка с ярко накрашенным ртом наклонилась к преуспевающего вида мужчине, словно привязанному за подбородок к тарелке толстой веревкой спагетти, и сказала:

— У него хищная улыбка, а так он милый. Легавые не бывают такими симпатичными. Ты уверен, что не ошибся, mein Taubchen?[7]

Зубы мужчины клацнули, перекусив макаронную веревку. Он вытер губы салфеткой, испачканной томатным соусом, и, зычно рыгнув, сказал:

— Сантос никогда не ошибается в таких вещах. У него нюх на ищеек. Поэтому я и поручил ему пасти этого ублюдка Кристатоса. Скажи, кому, кроме легавого, придет в голову провести целый вечер с этой свиньей? Но мы проверим еще раз. — Он вынул из кармана маленький жестяной скреппер, из тех, что выдают вместе с выкройкой бумажного колпака и свистулькой на карнавалах, и негромко щелкнул. Метрдотель в противоположном конце зала остановился как вкопанный и, развернувшись, бросился к их столику.

— Si, padrone?[8]

Мужчина поманил его пальцем. Метр нагнулся, почтительно прислушиваясь к шепоту. Затем коротко кивнул, пересек зал ресторана к двери с табличкой «Ufficio»,[9] зашел внутрь, плотно прикрыв дверь за собой.

Шаг за шагом мелкими незаметными движениями начало претворяться в жизнь идеально отрепетированное действие. Мужчина за столиком у кассы продолжал, громко чавкая, поглощать спагетти, исподтишка наблюдая за каждым ходом разыгрывающейся партии.

Вновь появился метрдотель и засеменил через зал ресторана, на ходу громко распорядившись:

— Еще один стол на четверых. Живо.

Его помощник поймал взгляд метра и кивнул. Он щелкнул пальцами, подзывая официантов. Затем взял стул от одного стола, от другого и, с поклоном извинившись, забрал свободный стул из-за стола Бонда. Четвертый стул принес из служебного помещения сам метрдотель. Он расположил стулья квадратом, в середину был опущен стол, беззвучно расставлена посуда и разложены приборы.

Метрдотель нахмурился.

— Я же сказал: стол на троих — слышите, на троих! А вы накрыли на четверых.

Он мимоходом подхватил стул, который только что принес из кабинета управляющего, и переставил его к столу Бонда. Движением руки он отпустил помощников, и они будто растаяли в воздухе, вернувшись к своим обязанностям.