Римский Лабиринт - [3]

— Иди и посади её на трон, — сказал он.

Кардинал затрясся мелкой дрожью. Собравшись с силами, он взял протянутый ему свёрток. Даже не разворачивая, не глядя внутрь, он сразу почувствовал, что это действительно была она. Он замер, застыл на месте — от страха и гордости.

— Что стоишь? — крикнул на него Браски. — Иди, — махнул он в сторону тускло светящегося входа в подземелье. — Или Бертье дожидаешься?

Последние слова Браски вывели кардинала из оцепенения, а мысли о скором отъезде из этого страшного города придали ему дополнительные силы, и он шагнул на шаткий мостик, ведущий в пасть пещеры.

— Глупое пророчество… — услышал он позади себя злобный шёпот Браски.

Кардинал оглянулся назад, хотел что-то сказать или спросить, но позади уже выросла огромная фигура капитана швейцарских гвардейцев. Фон Алтишофен тоже держал что-то в руках. «Шкатулку», — пригляделся кардинал. Он набрал в лёгкие побольше воздуха, будто собирался нырять, и пошёл по шатающемуся мостику. Хотя он и старался не смотреть по сторонам, но всё же видел, как гвардейцы поднимают из лодки на палубу корабля и катят в сторону мостика какие-то бочки.

«Что такое они грузят? — беспокойно подумалось кардиналу. — Что может быть ценнее рукописей?»

Он приблизился к пещере и ступил на твёрдую землю. Но страхи его от этого не рассеялись: вместе с извечным, терпким запахом земли в него, казалось, ворвались грозные слова Бога: «Прах ты, и в прах возвратишься!»

Собравшись с силами, кардинал вступил на путь, которым сотни и тысячи лет ходили священники, служащие в подземном храме Артемиды. Со времени нашествия варваров храм оставался заброшенным, забытым, и все прочие подходы к нему были давно разрушены, что делало его идеальным потайным местом. Кардинал Карло Реззонико сделал несколько шагов, остановился в нерешительности и посмотрел назад — туда, где чернел выход, где царил свежий ночной воздух. Ему захотелось бросить свёрток наземь и бежать, бежать от этого проклятого места! Но уже через мгновение выход закрыла широкая фигура капитана фон Алтишофена. Кардинал тяжело вздохнул и поплёлся во чрево земли.

Глава 1. Знакомьтесь: Анна

Я слышал число.

Откровение Иоанна Богослова, 9:16

2007, 2 сентября, 00:15, Москва

Анна затаилась, замерла на дне глубокой круглой ванны, и на мгновенье ей показалось, вспомнилось, будто она — дитя, явившееся невесть откуда, беспечно дремлющее в тёплой утробе матери. Она действительно хотела бы сейчас погрузиться в отрадную нирвану плода, испытать безболезненность и покой, которые доступны лишь чистому листку ещё не явившейся на свет жизни. Она слушала тишину и желала тишины ещё большей — совершенной Тишины. Ей не хотелось вновь рождаться в мир — не сейчас. Если бы она только могла, Анна остановила бы течение своих собственных мыслей, отключила, хотя бы на ночь, услужливый до навязчивости компьютер сознания.

Иногда ей это действительно удавалось. Но в другой раз вместо тишины из разверстой перед ней бездны до Анны доносились отголоски музыки Вселенной, преломлённые в её сознании в игру чисел. Они кружились перед нею в исступлённом танце, оказывая ей великую честь заглянуть в замочную скважину иного мира, быть восхищённым свидетелем вселенского совершенства. В такие минуты Анна одновременно страшилась двух вещей — потерять рассудок и спугнуть, прервать этот восхитительный танец разума. Иногда ей удавалось запечатлеть кое-что в блокноте, который обычно был где-то недалеко от неё, и тогда белые листы бумаги покрывались понятными только ей рисунками, именно рисунками из формул и цифр. Анна принадлежала к той загадочной древней касте, которую в разные времена именовали по-разному — магами, астрономами, математиками, а недавно перекрестили в программистов. Она писала поэмы из цифр, а цифры Пифагор называл языком Вселенной.

Но на этот раз Анна не искала никаких озарений. Она хотела хотя бы согреться — сентябрь только начался, но на улицах Москвы было уже холодно. «Надо бы купить обогреватель», — промелькнула привычная мысль. Впрочем, она понимала, что вечная её зябкость происходит не от прохлады снаружи, но от холода внутри. Анна подняла голову над водою, сделала глубокий вдох и опять скрылась под тёплым водным одеялом. Она вдруг вспомнила, как Архимед однажды нашёл вдохновение в ванне, а потом бегал нагишом с криком «эврика» — «я нашёл» — по улицам Сиракуз. «Вот и я сейчас так побегу, — подумала она, — прямиком в кровать, и надо постараться не растерять тепло и поскорее уснуть».

Коллеги Анны в шутку называли её Софьей Ковалевской, намекая тем самым не только на математический гений Анны, но и на странности её личной жизни — как будто они могли и в самом деле что-то знать об этом. Впрочем, Анна им легко прощала такие мелочи. В конце концов, её уважаемые коллеги, элитные мозги которых были собственностью отдела электронной разведки, учёные, имевшие доступ к мощнейшим компьютерам в стране и самому современному программному обеспечению, часть которого они сами же и создали, были, можно сказать, мальчишками и девчонками, вчера ещё игравшими в компьютерные игры. Их блестящие, как драгоценные камни, умы были отточены математическими олимпиадами и годами занятий в спецшколах. В свои двадцать шесть лет Анна была по возрасту и по положению самой старшей в отделе, выдающем себя за статистический отдел одной из респектабельных столичных торговых компаний. Она была здесь единственным «взрослым» человеком — то есть обладала достаточным здравым смыслом, одевалась более официально и строго и с уважением именовалась по имени и отчеству — Анной Андреевной. Впрочем, её имя-отчество ассоциировалось у Анны более с именем известной поэтессы, чем с отцом, которого она не знала.