Римская диктатура последнего века Республики - [135]

.

Непосредственным и прямым наследником имени и имущества Цезарь определил своей предсмертной волей внучатого племянника Гая Октавия (Октавиана) (Cic. Phil., II, 109; Nic. Dam. De vit. Caes., XLV, 2; Liv. Per., 116; Vell., II, 59,1; Plut. Caes., 68; Brut., 20; Suet. Iul., 83, 2; Арр. В. С., II, 143; Dio Cass., XLIV, 35). И хотя Октавиан не имел ни малейших оснований для претензий на власть: ни соответствующего политического опыта, ни подобающего норме возраста, — он тем не менее считал возможным, опираясь на положение преемника Цезаря, заявить о своих политических амбициях. При этом он постоянно подчеркивал, что наследует не только имя и имущество Цезаря, но и его обязанности по отношению к римскому гражданству: выплатил обещанные Цезарем деньги (каждому римлянину по 75 драхм), продав для этого собственное имущество и даже имущество матери и отчима; устроил массовые игры, посвященные Венере-Прародительнице и основанные Цезарем; «обхаживал» народ, солдат-цезарианцев и всех, кто был облагодетельствован его отцом (Арр. В. С., III, 23; 28; 94; Dio Cass., XLVI, 46, 5). Безусловно, это была продуманная политическая акция. Античная традиция по-разному оценивала династические настроения и претензии Октавиана. Апологетически настроенные к нему автору подчеркивали прежде всего его любовь к отцу и желание отомстить за смерть Цезаря (см.: Тас. Ann., 1,9). Но в общем хоре подобных голосов Плутарх, например, подчеркивал, что таким образом Октавиан добился чрезвычайного расположения граждан (Plut. Reg. et imper. apophth., 91, 1). Наиболее критически настроенные римские историографы отмечали, что проявления любви и верности были для Октавиана предлогом для борьбы за власть, а полученные возможности использовались против государства (Тас. Ann., 1,10). Подобное расхождение оценок может быть свидетельством искренности или, напротив, неискренности личных чувств Октавиана, но несомненно то, что он использовал династический принцип как важнейший фактор своей политической карьеры^{629}.

Первым законодательным актом Октавиана после избрания в консулы был куриатный закон об усыновлении его Цезарем: он становился членом familia Caesaris, занимал соответственно свое преемственное место среди представителей древнейшего и влиятельнейшего рода, связанного происхождением с легендарным Энеем. Одновременно он приобретал положение патрона многочисленных клиентов Цезаря. Это придавало ему реальный вес в римском обществе. Более того, он приобщался к авторитету Юлиев, что имело чрезвычайно важное религиозно-нравственное значение. Наконец, после получения консульской должности Октавиан выступил главным мстителем за отца и, таким образом, официальным лидером цезарианской группировки (Vell., II, 69, 5; Plut. Brut., 27; Suet. Aug., 26; Арр. В. С., III, 95).

По большому счету, при всем значении завещания Цезаря, Октавиана можно считать человеком и политиком, который «сделал себя сам». В данном случае мы не можем согласиться с тезисом Н. А. Машкина, который считал, что Октавиан «выдвинулся не благодаря своим способностям, а потому, что принял имя Цезаря…»^{630}

Октавиан подчеркивал значение династических связей и в отношениях между триумвирами. По сообщению Плутарха, узнав о самоубийстве Антония, он «ушел в глубину палатки и заплакал, горюя о человеке, который был его свойственником, соправителем и товарищем во многих делах и битвах» (Plut. Ant., 78). Можно расценивать этот факт по-разному: и как фарс, и как выражение искренних чувств. Однако нельзя не видеть, что династические отношения в значительной степени составляли основу триумвирата. Династические претензии триумвиров были закреплены в 43 г., когда сенат и магистраты вслед за триумвирами принесли присягу in acta Caesaris (Dio Cass., XLVII, 18).

Важным средством укрепления династических связей между триумвирами были матримониальные отношения. Привести ряд примеров необходимо для того, чтобы показать, что союзники заключали браки и с целью укрепления триумвирата вообще, и с целью укрепления собственных позиций среди коллег по магистратуре. Еще до образования триумвирата Антоний пытался закрепить свои политические преимущества установлением родственных связей с Эмилием Лепидом, обручив свою дочь с сыном последнего (Арр. В. С., II, 132; Dio Cass., XLIV, 53, 6). В 43 г. союзнические отношения были скреплены браком Октавиана и падчерицы Антония Клодии (Vell., II, 65, 2; Plut. Ant., 20; Suet. Aug., 62; Dio Cass., XLVI, 56). К этому средству триумвиры возвратились в 40 г., когда возникла необходимость установить и закрепить относительное равновесие сил: овдовевший к этому времени Антоний женился на сестре Октавиана Октавии (Liv. Per., 127; Vell., II, 78, 1; Plut. Ant., 31; Арр. В. С., V, 64)^{631}. Этот брак должен был удержать триумвиров в русле общей политики и зафиксировать за каждым его место в политической жизни Рима^{632}. Античные историки неизменно обращали внимание на примиряющую роль, которую постоянно в течение 40—33 гг. играла Октавия в отношениях между Октавианом и Антонием (Plut. Ant., 31; 35). При этом она сама действовала, вероятно, совершенно искренно, не подозревая о том, какое место отведено ей в политике и брата и мужа. Начиная с 33 г. ее миротворческую позицию Октавиан начал использовать для компрометации Антония в глазах общественного мнения (Plut. Ant., 53). В этом плане Тацит имел все основания называть брак Антония и Октавии коварным родством — subdola afhnitas (Tac. Ann., I, 10, 3), которое обеспечивало Октавиану поддержку Антония до тех пор, пока тот в ней нуждался. Не случайно открытые приготовления бывших союзников к военным действиям начались сразу после того, как Антоний проявил пренебрежительное отношение к Октавии, не удостоив ее в 32 г. личной встречи и отослав в Рим, а затем послав ей официальный развод.