Римлянка. Презрение. Рассказы - [231]

— По-моему, она умерла, — сказал он, еще красный от напряжения.

Все молчали. Потом Лучини, который не мог оторвать глаз от трупа, вдруг закричал:

— Прикройте ее!

— Прикрой сам.

Снова замолчали. Снизу доносились звуки оркестра, сейчас более приглушенные, как видно, играли танго. Пятеро переглядывались. Рипанделли, единственный из всех, сидел, подперев голову обеими руками, и глядел прямо перед собой. Он видел, как черные брюки друзей образовали вокруг него кружок, недостаточно тесный, однако, чтобы не разглядеть между ними белой двери и под ней пятна распростертого тела.

— Чистое сумасшествие, — начал наконец Мастроджованни, словно возражая против какой-то нелепой мысли, обращаясь к Рипанделли. — Бутылкой! Что на тебя нашло?

— Я тут ни при чем, — произнес чей-то дрожащий голос. Рипанделли, не подняв головы, узнал Лучини. — Вы все свидетели, я сидел у окна.

Ответил ему Янкович, самый старший из всех, с унылым видом, каким-то неестественным голосом:

— Да, да, мальчики, можете теперь спорить… кто тут при чем и кто ни при чем. А пока мы спорим, кто-нибудь сюда войдет, и мы все отправимся продолжать наш интересный спор в другое место.

— Мы в любом случае туда отправимся, — угрюмо отозвался Рипанделли.

Янкович возразил с решительным жестом, выглядевшим комично:

— Он с ума сошел… Ему хочется в тюрьму, и непременно вместе с нами. — На мгновение его худое лицо сплошь покрылось морщинками: он смеялся. — Послушайте, что я вам скажу…

— ???

— Так вот. Княгиня жила одна, правда? Значит, раньше чем через неделю ее исчезновения никто не заметит. Сейчас мы отправимся танцевать и будем вести себя так, будто ничего не случилось. Когда бал окончится, мы погрузим ее в мою машину и увезем куда-нибудь за город… Или можем бросить ее в реку. Тогда решат, что это самоубийство. Живет одна… минута отчаяния… Такие вещи случаются… Во всяком случае, если нас спросят, скажем, что в какой-то момент она вышла из зала и больше мы ее не видели… Договорились?

Остальные побледнели от ужаса: женщина была мертва, это они поняли, но мысль, что совершено преступление, убийство и они все в нем виновны, не приходила им в голову. Они чувствовали себя соучастниками развлечений Рипанделли, а не совершенного им убийства. Предложение бросить труп в реку неожиданно поставило их лицом к лицу с действительностью. Лу-чини, Микели и Мастроджованни запротестовали, утверждая, что они не причастны к этому и не хотят быть причастными, пусть Рипанделли сам выпутывается.

— Ну что же, — ответил Янкович, прикинувший в уме возможные юридические последствия преступления, — значит, увидимся в суде… Рипанделли будет приговорен за убийство, и мы тоже получим по нескольку лет за непредумышленное соучастие.

Последовало растерянное молчание. Лучини, самый молодой из всех, стоял бледный, с глазами полными слез; он вдруг стал размахивать кулаком в воздухе:

— Я знал, что так кончится, я знал… Ах, не приходить бы мне сюда!

Но всем было ясно, что Янкович прав. И пора принимать решение: с минуты на минуту в дверь могли постучаться. Предложение самого старшего было одобрено, и сразу же все пятеро мужчин, словно торопясь заглушить тягостные мысли лихорадочной деятельностью, принялись устранять следы преступления. Бутылку и бокалы заперли в шкафчик, труп не без труда перетащили в угол и набросили сверху губчатый мат; на стене висело зеркало, и каждый внимательно поглядел на себя, в порядке ли прическа, одежда. Потом они друг за дружкой вышли из комнаты, погасили свет, заперли дверь; ключ забрал Янкович.

К этому времени бал был в полном разгаре и блеске. Зал был забит людьми: тесно сбившись в группки, гости сидели у стен, стояли опираясь на подоконники; в центре зала во всех направлениях двигались танцующие; отовсюду летели звезды с хвостами из канители, пестрые ватные шарики, из всех углов доносился пронзительный писк уйди-уйди и картонных дудок, среди свисавшего с люстры серпантина болтались разноцветные воздушные шары, время от времени лопавшиеся с резким хлопком, танцующие хватали их, отнимали друг у друга, затевали свалку вокруг тех, кому удавалось сохранить свои шары в целости. Смех, голоса, звуки, краски, фигуры, голубые облака табачного дыма — все это слилось воедино перед исступленными взглядами пятерых, склонившихся с галереи над залитой светом пропастью, расплывалось в радужное марево, казалось недостижимым царством Тысячи и одной ночи, раем беззаботности и легкости — утраченным, навсегда утраченным для них. Вопреки всем усилиям, мысль тянула их назад, загоняла в заставленную шкафчиками комнату с бокалами на столе, со стоящими в беспорядке стульями и трупом в углу. Но в конце концов им удалось сбросить оцепенение, и они спустились с лестницы.

— Советую вам, — сказал в заключение Янкович, — побольше оживления: танцуйте, развлекайтесь, как будто ничего не случилось.

И вот Мастроджованни, а за ним и остальные четверо замешались в толпу, растворились в ней, неотличимые от прочих танцующих, которые, тоже в черном, как и они, медленно двигались, обняв дам, проплывая в танце перед подмостками оркестра.

― АНГЛИЙСКИЙ ОФИЦЕР ―