"Рим, конечно Рим"' или "Итальянское танго" - [10]

Кристина и не вникала. Достаточно было сознания причастности к происходящему, ощущений, запахов, вкусов, бесшабашной легкости, подаренной шампанским. По мере расцвета пира манеры гостей теряли лоск, воротнички расстегивались, языки заплетались, с трудом выговаривая непривычно громоздкое слово «господа»…

Эдик сидел рядом с Кристиной, наполняя её тарелку и бокал, но внимания особого не обращал, поглощенный мужским разговором. Кристина удивилась, когда Надин мимоходом шепнула ей: «Борода» — твой кадр. Двойной подбородок Эдика скрывала кудрявая с проседью бородка, придающая благообразность обрюзгшему лицу.

В нижних апартаментах только начался настоящий отдых — погасли люстры, разбрелись по углам пары, прислуга освобождала место для предстоящего стриптиза, а Эдик поманил Кристину на второй этаж.

— Пора бай-бай, киска. Сейчас эти голые парнишки начнут друг о друга тереться. Меня это совершенно не е…т, а кроме того — изжога. Кристина слышала, что в программе вечера мужской и женский стриптиз в исполнении приглашенных профессионалов. Она не видела ничего подобного «живьем», лишь по видаку, и то всего пар раз, приглашенная приятельницей на порнуху. Но не подала и виду, что новичок, послушно проследовав за кавалером в отведенные им апартаменты. Войдя в спальню, Эдик сдернул покрывало с кровати, поставил на тумбочку стакан, бутылку минеральной воды и тяжело опустился на перины. Только потом, словно вспомнив о ней, бросил:

— Ванна за той дверью. Можешь не торопиться. Я посплю. Предупреждаю буду храпеть. А ты веди себя смирно, как мышка. Фу, черт! Открой окно, несет все ещё каким-то строительным дерьмом. Не выношу лаков.

Кристина с недоумением осмотрела раму с затейливыми ручками и что-то сдвинула — стекло повернулось, впустив в комнату насыщенный грозовой пылью воздух.

— Гроза, — почти беззвучно сказала она, глядя на хлещущий за окном ливень.

— Ты что такая пуганая? Баптистка, что ли? — Эдик приподнялся, сунул в рот таблетку. — Гастрит замучил. Оставь вверху щелку, а то сквозит. — И бухнувшись на кровать, выключил свет.

Приняв душ, Кристина растерянно постояла в шикарно отделанной ванной, прислушиваясь к происходящему в комнате. Эдик храпел. Она заметила в зеркале свои недоуменно распахнутые глаза. Что делать-то? Опустив крышку, Кристина присела на малиновое биде и просидела так долго, охватив руками голые плечи и пытаясь сосредоточиться. Потом решительно вернулась в спальню и тихо, чтобы не потревожить спящего, залезла под одеяло. Грохотало уже в отдалении, на покрытом лепниной потолке ходили тени от елок, пахло мокрой землей и хвоей. Она лежала без сна, не испытывая ни былого восторга от окружающего комфорта, ни страха, ни сожаления. Только бродило в душе какое-то разочарование. Ага, вот оно что — не оказалось в чудесном доме того самого обидчика, выбросившего цветы. Ведь это только в сказках бывает — запал тебе в душу ясный сокол и — тут как тут. Жизненный реализм куда сложнее.

Кристина посмотрела на сопящего Эдика, который вдруг, не открывая глаз, притянул её к себе. Она придвинулась вплотную к горячему волосатому телу, почувствовала тяжелый запах изо рта.

— Давай, давай, русалочка, работай. Я весь твой, — сонно просипел он и отбросил одеяло, представляя «товар лицом» — обрюзгшее тело без всяких признаков эротического возбуждения.

Кристина знала, что надо делать, и очень старалась быть на уровне, без конца повторяя себе, что это именно та работа, о которой она мечтала, и что главное, если не вдохновение, то профессионализм. Когда Эдик, скрипнув зубами, все же пришел к финалу, выражение его лица не порадовало Кристину.

— Откуда взялась? Новенькая? — без удовольствия закуривая сигарету, равнодушно осведомился он и протянул пачку «Мальборо».

— Не курю. То есть умею, но сейчас не хочу, спасибо, — спохватилась она. — У меня сегодня вступительные экзамены. Поставите зачет или пересдавать придется?

Мужчина покосился на её обнаженный бюст, провел ладонью по маленьким, испуганно напрягшимся грудям:

— Пересдавать. Только давай, крошка, с огоньком, с любовью.

— Как же так сразу — любовь? — пыталась оправдаться Кристина. — Вы очень милый, Эдик, но…

— Кого же это колышет, «милый» я или нет? — взвился Борода. — Да будь мне все 90 лет и имей я застарелый псориаз — раз я тебе плачу, я для тебя Сильвестр Сталлоне. А ты просто писаешь кипятком от страсти ко мне!. Горишь желанием быть затраханной до смерти!.. Не хлебнула ты, видать, лиха, лапуся, по подъездам смердючим за сигарету юбку не задирала… По подвалам травкой не затягивалась. В групповуху не поиграла, когда вокруг одна рвань и пьянь…

Опустив голову, Кристина молча кивала, осознав бедность своего сексуального опыта.

— Хорошего мужика у тебя не было, — примирительно подытожил Эдик.

— Да сопляк лопоухий, дубина, — подтвердила Кристина, вспоминая Дениса.

— Это ты своего любимого вспоминаешь или мужа?

— Единственного своего. Случайного двадцатилетнего лоботряса на дачном диване.

Эдик даже привстал от удивления и радостно захлопал в ладоши:

— А я верю, верю! Кретинка избалованная, маменькина сюся-муся… Бывает же! — качал головой он, с интересом приглядывался к девушке.