Рим или смерть - [6]

Прошло шесть месяцев. Весь экипаж шхуны отпустили по домам, его же по-прежнему держали пленником. Не судили, но и не освобождали, – ждали ответа из Монтевидео, как с ним поступить. Власти Монтевидео молчали. Тогда Гарибальди задумал бежать, благо за это время у него среди местных жителей завелось немало друзей, готовых ему помочь. Главное, добраться до реки Парана, а там его будет ждать корабль.

Губернатор Гуалегая дон Эчагуэ перед своим отъездом разрешил Гарибальди удаляться от дома не более чем на три мили. Гарибальди так и поступил – как раз в милях трех от него, в маленьком домике, жил его надежный друг. В рощице у дома Гарибальди встретил проводник с лошадьми. Едва стемнело, они пустились в путь. Скакали всю ночь и к утру одолели пятьдесят миль. До реки оставалась всего миля, но от бешеной скачки кони вконец выбились из сил. Гарибальди решил дать им с часок передохнуть. Опасности тут никакой – ведь если преследователи и спохватились, его все равно не догнать.

Проводник отправился разведать удобный путь к реке. Гарибальди остался один, привязал коня к дереву, а сам лег в траву. Он и не заметил, как задремал. Внезапно его с двух сторон окружили вооруженные всадники, люди дона Миллана. Один из них наклонился и крикнул Гарибальди:

– Лежать, ни с места! Малейшее движение – и зарублю как собаку.

Сопротивляться было бесполезно. Всадники соскочили с коней, ремнями связали Гарибальди руки и ноги, ремнем же привязали к подпруге коня и повезли назад, в Гуалегай. Избитого, полуживого привели к дону Миллану.

– Имена сообщников – и вы свободны, – сказал ему граф Миллан. Человек внешне воспитанный, он обращался к пленнику на «вы».

– Я сам задумал побег и сам его осуществил, – твердо ответил Гарибальди.

– Ну а кто дал вам коней?

– Поймал дикого скакуна, – сказал Гарибальди, глядя дону Миллану в глаза.

– Ах вот как, поймали и сразу приручили! Силою, да? – воскликнул дон Миллан. – Может, и с вами надо поступить так же? – Он со зловещей усмешкой подошел к связанному Гарибальди и стал хлестать его кожаной плеткой по лицу.

– Надеюсь, это освежит вашу память, – сказал он. – Так кто вам помог бежать, друг мой?

– Никто, – прохрипел Гарибальди. По лицу его стекали струйки крови.

– Что ж, пеняйте на себя. – Дон Миллан подозвал начальника стражи и что-то прошептал ему на ухо. Затем громко приказал: – В тюрьму! – И направился к выходу.

Стражники, не развязав Гарибальди руки, отвели его в тюрьму и втолкнули в грязную, сырую камеру. Длинной веревкой они туго связали Гарибальди еще и запястья. Все это они проделали спокойно, обстоятельно. Потом подергали веревку, проверяя ее крепость, намотали ее на огромное бревно и поставили это бревно стоймя. Гарибальди повис в полуметре от земли. Очень скоро запястья рук набухли и начали кровоточить, а плечи и грудь разрывала адская боль. Гарибальди молчал.

Отворилась дверь, и вошел дон Миллан.

– Вспомнили, кто вам помогал?

В ответ Гарибальди плюнул ему в лицо. Дон Миллан отшатнулся, быстро вытер плевок и, словно ни к кому не обращаясь, сказал:

– Вам нравится изображать из себя героя, не так ли? Прекрасно, герой обычно и умирает геройской смертью. Но если вы все-таки решите назвать имена сообщников, скажете стражникам. У вас еще есть время одуматься.

С этими словами он удалился.

Гарибальди висел так два часа. Жажда была нестерпимой, и наконец, не выдержав, он простонал: «Пи-ить».

Тюремщики, все же более милосердные, чем их хозяин, дали Гарибальди кружку с водой. Он разлепил спекшиеся губы и стал жадно пить солоноватую воду. Каждый глоток обжигал горло, словно раскаленное железо. Он застонал и потерял сознание.

Спустя час стражники подошли и развязали пленного, решив, что он испустил дух. Гарибальди рухнул на земляной пол. Один из стражников наклонился над узником – тот не шевелился.

Начальник стражи ушел доложить, что заключенный умер. Когда он вернулся вместе с доном Милланом, то увидел, что Гарибальди еще дышит, чему оба немало удивились.

– Привяжите его цепью к столбу, – приказал дон Миллан. – После обеда продолжим допрос. Оставляю заключенному выбор между признанием и смертью. Но терпение мое не бесконечно.

Граф Миллан наверняка выполнил бы свою угрозу и расстрелял Гарибальди, если бы не вернулся губернатор Гуалегая дон Эчагуэ. Человек благородный и добрый, он уважал Гарибальди за его прямоту и отвагу, и действия своего помощника не одобрил. Гарибальди он, правда, на свободу не выпустил, однако позволил его перевязать, лечить и кормить. Причем – не тюремной похлебкой, а мясом и фруктами. Он продержал Гарибальди в тюрьме еще два месяца, а потом на свой страх и риск даровал Гарибальди свободу. В обмен он потребовал от Гарибальди одного – клятвы, что тот больше не будет сражаться против Бразильской империи. Пленник дать клятву отказался – он волонтер республики Риу Гранди и до конца выполнит свой воинский долг.

Пораженный бесстрашием пленника, Эчагуэ приказал освободить его, не ставя больше условий.

Обо всем этом Гарибальди напомнили сейчас неосторожно вырвавшиеся у Сакки слова. Он сидел молча, неотрывно глядя в одну точку. Остальные тоже молчали, боясь громким словом или неосторожным движением нарушить тишину. Внезапно Гарибальди сказал, обращаясь к Сакки: